Четыре возраста Нулизы-сан [СИ]

«За человека, — хотела сказать Луиза, — которого я могу шлепком пополам сломать.» Естественно, не сказала: раз уж судьба сберегла ее тайну, не стоило самой выбалтывать. Так что ехали всю дорогу молча, косясь друг на друга. Парень обиделся и надулся — ну как же, воротник оторвали, клюшка пополам, глаз уже заплыл — и ради чего? Чтобы за маньяка приняли? Так и просопел на окно всю дорогу, протаяв заметное озерцо в обмерзшем стекле. На тощий десяток пассажиров головы не повернул — как, впрочем, и ла Вальер. Ей попутчики запомнились темными кеглями под надвинутыми капюшонами, воплощенными отметками в «листе нарушений». Самоволка. Сокрытие сведений о собственной смертельной опасности. Неразрешенный контакт… Вероятно-небезопасные действия… Машины для перевозки людей и для войны здесь пахли одинаковой гарью и горячим железом; и выглядели одинаково неказисто; и даже царапины на боку автобуса смотрелись точь-в-точь рикошетами на боку списанной «коробочки»-мишени школьного полигона. От сходства мелочей делалось все неуютней и тревожней. Девушка закуталась в куртку еще глубже, окончательно сделавшись похожей на синицу. Только не с черной головой, а с розовой.

Выйти остановкой раньше, чтобы спаситель не распознал в ней канмусу из Школы, Луиза еще сообразила. Но вот сделать это аккуратно выдержки уже не достало: попрощалась наскоро и шмыгнула в дверь! Не успев ни договориться о следующей встрече, ни хотя бы имя узнать. Отчего потом три дня расстраивалась и напрочь завалила зачет по сигналам…

* * *

Сигнал дошел по адресу. Ото-химе всплыла точно в указанное время, точно в оговоренном районе. Огляделась: под серым небом, на заметном волнении различить ее издалека вряд ли кто сможет. А радары сильны только выше верхушек волн… Да и заметив — кто угадает в ней не просто глубинницу, на которую даже снаряда жаль, а саму Ото-химе, повелительницу доброй половины Тихого Океана?

Как договорились, в районе не было ничего и никого, кроме яхты. Акустическая картина полностью совпала с наблюдаемой: никаких подозрительных радиостанций за облаками; никаких обманчиво-маленьких девичьих силуэтов на волнах, никаких загадочных шумов или невесть откуда взявшихся цветовых пятен…

Только яхта, дико и неуместно выглядящая в немирном океане. Сто двадцать футов, изящные стреловидные обводы — как нарисовано, так и воплощено в сталь. Белые борта, строгая черная полоска остекления рубки… Под солнцем красиво; да не любит Ото-химе нефильтрованное солнце, и потому встреча, назначенная еще полмесяца назад, состоялась только с приходом пасмурной погоды. Еще вернее было бы встретиться в шторм, как раз накатывающий с норда — но это неудобно уже второй стороне.

Со второй стороны явился корабль Тумана. Ну — не совсем Тумана. Из этих, новоизобретенных. Почти как ее Взятые. Но Взятых она именно что взяла — силой или лаской, итог один: в полную власть, в царскую руку. А люди… Люди соглашаются стать кораблями Тумана добровольно. Что само по себе для мешка с протоплазмой нисколько не удивительно. Удивительно, что Туман позволяет им потом шляться по волнам кто где, не взыскивая службы за полученную вечную жизнь.

Яхта между тем зажгла оговоренную комбинацию огней на мачте; Ото-химе легко прочитала их значение по Международному Своду. «У меня спущен водолаз», «Имею/выгружаю огнеопасные вещества». Ответила оговоренным радиоимпульсом на согласованной частоте.

Опознание завершилось успешно, и на верхней палубе яхты показалась человеческая фигура, махнувшая рукой. Ото-химе подошла с кормы, где площадка для купания (так она и называлась) уходила в море полого, как пляж.

Аватара яхты встречала у самых волн. Ото-химе увидела высокую, привлекательную женщину в темно-вишневом деловом костюме, в строгих темных чулках и таких же простых туфлях… Подняв голову, Ото-химе убедилась, что Балалайка осталась верна себе не только в одежде — след ожога так и остался на щеке; русалка закрывала его густыми светлыми волосами, но почему-то не убрала. Хотя именно вот для аватары такая задачка — раз плюнуть.

Балалайка же увидела девушку, возникшую у слипа буквально из пены морской; девушку стройную, хорошо сложенную и не скрывающую свое сложение ни одеждой, ни украшениями; девушку с красивым, юным и донельзя озлобленным лицом. Балалайка ткнулась в презрительную гримасу, как в стену, и вместо приветствия сказала:

— А ты ведь обещала не вредить людям, пока я жива.

Пенсакола вошла на слип и остановилась возле плетеного кресла.

— Но меня убедили, что ты мертва. И я поверила. А теперь ничего не вернешь.

— Даже биоценоз моря можно восстановить, мне Рицко говорила.

— Можно… — гостья не изменила выражения лица. — И что, люди простят мне все… Вот это вот все… Мне так и простят? Как простили Туману?

— Нет, разумеется. Они как раз на тебя и повесят всех собак.

Ото-химе опустилась в правое кресло с изяществом складывающегося ножа.

— Так зачем же мне это делать?

Балалайка заняла второе кресло.

— Потому, что тебя прошу я.

— Тебе что, некого жалеть? И ты поэтому приперлась меня уговаривать?