Четыре выстрела: Писатели нового тысячелетия

В первом рассказе сборника «Шер аминь» Захар проигрывает два варианта судьбы после ухода отца в феврале. Этот зимний месяц обернулся сиротством (зима еще и символизирует растрату, потерю любви в рассказе «Зима»). Ушел отец, и девятилетний ребенок не смог его догнать. Убежавшего поймала бабушка, и он решил: «Поймали и поймали. Не судьба».

В этом варианте февраль стал проклятием для героя, ловушкой: «С тех пор пошло всё не так». С тех пор феврали выстроили череду неудач, которую он никак не может переломить. Каждый раз он падал в какую-то «грязную лужу» и оставался с грязью во рту. Месяц, «обещающий только обман», стал его злым роком.

Другой вариант, когда пацан взобрался на самую вершину холма, на который не каждый решался залезть. Рот его был набит не грязью, а снегом. Там на вершине он пообещал: «Сожру тебя, февраль», и в итоге этот «враль-февраль» проиграл. После, уже подростком, он твердо решил, что его позиция в любой компании будет сформулирована: «Мужчина здесь я». Стал принимать решения, и жизнь сама начала «стелиться под ноги». Так преодолевалась одна фатальная судьба и начиналась другая, победительная.

Теперь он сам, куда-либо уезжая, стоит на пороге, смотрит на своих детей и думает: «Что делать: уйти, не оглянуться. Или вернуться – взять на руки. Как угадать, что им поможет?»

Выбор этот крайне ответствен, от него зависит будущее, которого может и не быть. Зависит сила и яркость самой жизни, которая может стать провалом и преждевременно угасать. Как судьбы знакомых в рассказе «Первое кладбище», напоминающем лимоновские «Книги мертвых». Судьбы, превращенные в могильные холмики. В этом ведь тоже есть какая-то предопределенность, как и в пути Евгения Павленко.

«Семь жизней» – книга о счастье, которое обрел сорокалетний мужчина и у которого много что в жизни получилось: «Мало кто на земле чувствует себя так же хорошо, как я. Просыпаюсь и думаю: как же мне хорошо». И поэтому единственная просьба: «Не ломай ничего, Господи. Даже не дыши» («Семь жизней»). В этом нет никакого хвастовства, позы, фанфаронства, рецептами этого счастья автор готов щедро поделиться.

Впрочем, о счастье он писал еще в сборнике «Грех», где утверждал, что «мне нет и тридцати, и я счастлив» («Ничего не будет»). Счастье – это дом, где жена и дети «легко выстукивают в три сердца мелодию моего счастья», а за окном «моя Родина, и в ней живем мы».

В том же «Грехе» в «Стихах Захарки» есть такие строки-заговор:

Я потерял спички. Коробок потерял, говорю.
Потерял ощущение бренности, гибельности бытия.
Наглый словно сорняк, стою на мокром ветру.
Счастье, как ты велико. Куда мне спрятать тебя?
Нет ощущения холода, слякоти. Пелена
Ветра, тумана и снега не настигает меня.

Наглый сорняк, преисполненный счастьем, у которого дальше в ладонях раскрошится зима. Счастье жить настоящим и радоваться этому, как Сержант из одноименного рассказа воодушевлял себя: «А ты вот представь, что тебе умирать надо сегодня: с какой тоской ты тогда вспомнишь это время, казавшееся совсем нестерпимым… Наслаждайся, придурок, дыши каждую секунду. Как хорошо дышится…» Эта радость жизни, понимание ценности настоящего момента, также наполняет ее счастьем.

Это ведь тоже большой талант – чувствовать счастье, радоваться ему и благодарить за него. Если хотите – это особая формула заклинания, выводящая человека на территорию счастья.

«Господи, спасибо тебе, – сказал я вдруг нежданно для себя, с искренностью такой, какая была разве что в моем первом новорожденном крике, – спасибо тебе, Господи: у меня было так много счастья, я задыхаюсь от счастья, мне полной мерой дали всё, что положено человеку…» – пишет Захар в рассказе «Жилка». Так он «благодарил радостным сердцем и глазами», а они видели свет. Это ведь твой личный выбор, на что ты настраиваешь свое сердце и глаза: на свет или тьму. На той территории ты и будешь.

Эдуард Лимонов отмечает отсутствие у Прилепина трагизма и страданий. В своей книге «…И его демоны» он описывает разговор с одним партийцем, с которым они обсуждают кандидатуру Прилепина в качестве преемника Лимонова в партии. «Только через мой труп!» – так на это предложение отреагировал Эдуард Вениаминович. И далее объясняет: «При всем уважении к известному на всю страну человеку П. Председатель всё же видел в нем подростка. Не по возрасту, но по отсутствию трагизма в его жизни. У того слишком удачно складывалась жизнь, никаких зазубрин, случайных смертей не просматривалось. Страданий тоже не наблюдалось, удачная жизнь, правда, он идентифицирует себя как партиец». Хотя всё это изменил Донбасс. Захар настроил себя на искреннее принятие чужой боли и страданий, сросся с этой болящей землей и ее людьми. Стал майором армии ДНР. Так что дефицит трагизма, о котором говорит Эдуард Вениаминович, был в полной мере преодолен.