Четыре Жрицы (СИ)

Услышав детский голос, Вол’джин позволил ей войти. Соратники, окружавшие его, с интересом смотрели на вошедшую.

— О чём ты намерена со мной говорить? — спросил тролль, хотя сам он уже догадывался.

— Почему я должна покинуть Павший Молот?! — девочка изо всех сил сдерживала слёзы, коих в последние дни пролила и без того много. «Нельзя плакать, только не при нём» — мысленно приказывала себе она.

— За содействие Альянса при свержении Гарроша мы договорились об обмене пленников.

— Но я не пленница! Я росла среди ордынцев, я считала и считаю себя ордынкой, а если этого мало, то моя мать погибла за Орду. Земли, которые сейчас принадлежат Орде, пропитаны её кровью! — сдерживать слёзы Араторе становилось всё сложнее.

— Твоя мать и твой отец погибли в Нагорье Арати. Не буду никого беспочвенно обвинять, но я бы не удивился, если бы узнал, что это она сожгла дом, где ты жила с семьёй.

— Вы сейчас пытаетесь разрушить мои последние идеалы, сломить мой дух, но знайте, что у вас это не получится! Даже если бы она их убила, то я бы её простила. Я не знаю другой матери, кроме неё, и знать не хочу. Никогда. Кого бы она ни убила. Если бы вы видели её руки, то у вас не повернулся бы язык сказать такое про неё. Они обожжены. Стала бы она сама сжигать дом и лезть потом за мной?

— Ты спрашиваешь про логику мародёрки и военной преступницы? Вряд ли какие-то мелочи вроде огня или убийства её пугали, если впереди она видела нечто выгодное для себя. Она была чуть старше тебя, когда Тралл хотел упечь её за решётку за бесчестную тактику ведения войны, но другой преступник, Гаррош, замолвил за неё слово. Ты многого ещё не знаешь, Аратора, потому не привыкай верить всему, что слышишь.

— Хороший совет, применю его прямо сейчас ко всему, что вы мне рассказали. Что бы мама ни сделала, это всё было на благо Орды. А вы примкнули к Альянсу, чтобы занять высокий пост и стать вождём. Вы предали Орду.

Вол’джин глубоко вздохнул: ему было недосуг рассказывать этой упёртой девочке всё, что предшествовало возложению мантии вождя на его плечи, потому он промолчал.

— Ты должна уехать, потому что ты — человек, — к их диалогу присоединилась Баталия. — Пока Наггара была жива, она за тебя стояла. Но сейчас её больше нет, и тебя никто не защитит от ордынца, который просто не захочет мириться с фактом того, что ты другой расы. Сожалею, но для тебя уже ничего не будет как прежде, и вождь в этом не виноват. Когда ты окажешься в Альянсе, тебя ждёт новая жизнь среди своих. Такая, которая и была тебе предначертана по факту рождения.

— Меня и там не примут. Если для Орды я чужая, то для Альянса тем более. Я никогда не смогу сражаться против Осквернителей!

— Маловероятно, что тебя отправят в Низину Арати, зная про то, что ты росла среди Осквернителей. Но, если предположить что ты пересечёшься с ними снова, то они вряд ли тебя пощадят, потому что ты будешь человеком из Альянса, их врагом. А ты, если жить захочешь, будешь сопротивляться.

— Зачем вы с такой уверенностью говорите о вещах, в которых нет места любым гарантиям?

— Старый Вол’джин прожил немало лет, дитя, слишком много, чтобы подменять реальность фантазиями и сказками.

— Именно это вы сейчас и делаете — вы фантазируете.

— Тебе больно признать это, но такова жизнь. Скоро отбудет караван, советую поторопиться.

Воин в штормградской гербовой накидке, услышав эти слова, повёл девочку из крепости Громмаш. Её лицо застыло в гримасе гнева, но лишь для того чтоб не расплакаться. Мужчина вёл Аратору так быстро, что она спотыкалась и падала, но он снова поднимал её на ноги и шёл вперёд. В очередной раз упав перед самой повозкой, она зачерпнула побитыми ладонями немного дуротарской земли. Девочка заняла место среди других освобождённых пленников и решила попросить у них мешочек или пустой флакон, но никто не понимал её языка. Она просила снова и снова — держать песок в руках было не удобно, но и высыпать его не хотелось.

— Она просит дать ей мешок или бутылку, — воин, который её привёл, часто бывал на переговорах между Ордой и Альянсом и выступал на них переводчиком.

Никто даже не шелохнулся, чтобы посмотреть эти предметы в своих вещах.

— Для чего он ей?

— Не знаю, набрала чего-то в руки.

Аратора решила объяснить на всеобщем языке, что она хочет. Она раскрыла ладони перед другими людьми и увиденное заставило их рассвирепеть.

— Мы с мужем провели на этой проклятой орочьей земле невесть сколько лет, чтобы ты подсовывала её к моему лицу?! — одна из женщин ударила Аратору по рукам, и песок просыпался между ладоней.

«Нельзя плакать. Нельзя!» — словно мантру повторяла юная жрица, глядя налившимися кровью глазами на сидевшую напротив женщину.

— Её удочерила Осквернительница, от головорезов которой погибли трое моих сыновей. Зачем мы везём её? Давай выбросим где-нибудь. Может, она и человек по крови, но воспитало её чудовище и потому она сама — чудовище.