Чезар

Кэрол разглядывала дыру на штанине, из-под которой сочилась кровь. Лис велел ей снять джинсы, и я отошёл в сторону, рассматривая однообразный сосняк. Кэрол шипела, пока Лис прилаживал пластырь. Рана была неглубокой, но долго кровоточила.

Разобравшись с Кэрол, Лис велел надеть маски и перчатки, не трогать ничего без необходимости, не разбредаться, держаться след в след, но на отдалении от него. При появлении вертолёта без суеты прижаться к дереву, при звуках голоса или мотора — падать на землю, ища укрытие.

Бор тянулся довольно долго. Мы шли по хвойной подложке, которая мягко пружинила под ногами и хрустела шишками. Я гадал, откуда здесь взялись эти одинаковые сосны, которые словно специально посадили так равномерно, чтобы лишить сталкеров ориентиров.

Мы приближались к цели, но я не ощущал азарта. Раньше меня подстёгивала идея доказать что-то Рыкованову, но здесь, внутри зоны, он словно бы перестал существовать.

Оставшиеся пятнадцать километров казались непреодолимыми. Идти было тяжело: лицо в маске потело, дыхание стало влажным и сиплым, ноги отяжелели. Кэрол плелась, спотыкалась, храбрилась, не давала забрать у неё рюкзак, но отставала всё сильнее.

Наконец она сдалась, и мы с Лисом забрали часть её вещей. Лямки рюкзака глубже врезались мне в плечи, зато Кэрол ускорилась, и дело пошло веселее. Мной владело странное предчувствие, будто природа заманивает нас в ловушку.

Лис объявил перекур. Он проверил землю индикатором, тот пощёлкал и показал цифры.

— Выше фона в восемь раз, — прокомментировал Лис. — Это ерунда.

Он разрешил нам скинуть рюкзаки, но советовал не садиться на землю. Я прислонился к стволу и стал разглядывать голубое небо, окаймлённое узором сосновых лап. Воздух в зоне казался густым, и мерещился неприятный медицинский запах, но потом я сообразил, что он исходит от маски. Я стянул её и сделал несколько глубоких вдохов назло осторожности. Лес пахнул тёплой хвоей. Ветер перебирал верхушки сосен мягкими лапами.

Какое подлое спокойствие… Не оно ли подводило друзей отца, терявших бдительность на второй-третий день в зоне? Она не прощает ошибок: ты выносишь из неё, как сувениры, семена будущих болезней, не подозревая об этом.

Я сменил маску. Новая присосалась к лицу так, словно хотела задушить меня, и воздух едва шёл через её плотную ткань. Но это даже успокаивало. Я постарался дышать неглубоко и вскоре нащупал правильный ритм.

— Ну что, пошли? — предложил Лис.

Мы вздёрнули на плечи потяжелевшие рюкзаки и двинулись дальше. Какое-то время мы шли вдоль просеки, потом снова оказались в лесу, где тонкий подлесок хлестал по рукам и цеплялся за ноги, будто отговаривая идти дальше.

Я вспомнил соседа-ликвидатора, который парковал машину под нашими окнами. На его лице росла огромная опухоль, он перевязывал её бинтами и напоминал человека, у которого болит зуб. Он всё реже брал свою машину, а потом перестал ходить вовсе, и машина провела осень неподвижно, под слоем ивовых листьев, которые опадают зелёными. К зиме её засыпало снегом, и она превратилась в своеобразный монумент своего хозяину. Но однажды кто-то вывез её, оставив на земле тёмный прямоугольник.

Я предпочёл бы ходить под пулями: они честнее. Пуля не пристрелит тебя через пять лет после выстрела.

— Эй, Лис! — окликнул я. — Ты сам как думаешь, что могло погнать господина Самушкина в такую даль? Ради снимка наших рельсов?

Лис пошёл медленнее, но лишь пожал плечами. Его новая маска ярко выделялась на загорелом лице.

— Не знаю, — ответил он. — Весной он просто на кураже лазил.

— А почему ты его тогда бросил?

— Я не бросал. Он сам охране сдался: просто устал идти и, когда они появились, сам выскочил. Они его и довезли. Потом откупился, наверное.

— Понятно. Ну, а вторая вылазка? Самая очевидная для тебя версия?

— В Мауке есть железнодорожная развилка: ваше направление уходит на север, на Полевской, а другое — на восток, к Каслям, и вдоль него что-то строят. Там много охраны. Думаю, он туда шёл.

— Да? А что там может быть?

— Вам виднее: работы почти одновременно с вашими начались. У Пикулева спросите, что он там строит.

Бор закончился, и мы вышли к полю, заросшему лохматой травой. Даже через маску я различил запах полыни.

— Тут дачный посёлок был, — пояснил Лис, кивая на торчащий остов панцирной кровати. — А вон там озеро Теренкуль.

Вскоре дорога снова ушла в лес, на этот раз берёзовый, но густой, неподвижный и сумрачный. Стволы были серее обычного, а листва наоборот темнее и гуще.

Полоса леса оказалась неглубокой, за ней шла автомобильная дорога. Асфальт растрескался и по краям утонул в пыли. Мы зашагали на северо-запад. Канавы вдоль обочин были наполнены чёрной водой, а справа от нас проглядывала гладь озера. Перед изгибом дороги стоял знак «Обгон запрещён», который превратили в грустный смайл.

Мы пересекли насыпь, вдоль которой вода разлилась в обе стороны: заболоченные места поросли камышом.

— Это Иртяш? — спросила Кэрол поролоновым голосом через маску.

— Да, — отозвался Лис, ушедший вперёд. — Тут какая-то река впадает.