Чезар

Я закрыл глаза и услышал, как она зашуршала, пытаясь найти удобную позу. Она так яростно пихалась, что я невольно улыбнулся. В этой молодой свирепости есть очарование, и жаль, что люди вырастают и превращаются в нас, обывателей и прагматиков. Но именно поэтому в реальном мире, который управляется стариками, прагматизм идёт на первом месте. Кэрол ещё предстоит это понять.

Но она не успокоилась. Вскоре я услышал её голос: она чеканила фразы, видимо, заранее выносив их в голове.

— Я всё думала, почему вы, взрослые люди, так очарованы войной? А теперь поняла. У вас больше не осталось шансов осуществить свои мечты. Вы везде проиграли, а теперь думаете, что сорвёте большой куш. Вам кажется, что это такой весёлый поход за сокровищами, и не только золотом, медью или нефтью, нет. Для вас важнее быть центром мира, ни много ни мало. Это позволит разом списать все прошлые разочарования, неудачи и грехи. Мой папа боялся вас всю жизнь. Он на «Чезаре» заработал межпозвоночную грыжу, а что он видел? Индексацию зарплаты раз в три года? Даже медицинской страховки нормальной нет! Он должен был ненавидеть и вас, и эту вашу войну, но он ликует вместе с вами, потому что скоро всё будет по-другому. Словно это не вы довели его до такого состояния, а невидимая рука Запада! И теперь ему кажется, что, когда мы утрём нос американцам, всё сразу станет хорошо, и даже межпозвоночная грыжа рассосётся! Он не боится войны, он боится, что она окажется недостаточно масштабной! Вот как всё перевернулось!

— У всех есть разочарования, кто же спорит. Мы не за священным Граалем пошли, мы спасаем Россию от большого унижения.

— А я вот жила в России, не в столице, не в богатых кварталах, а никого унижения не чувствовала. Унижается тот, кто хочет быть унижен. Я бы могла ещё тысячу лет так прожить.

— Ну, ты бы могла, — усмехнулся я. — А людям нужен порядок. Наш порядок разрушали с начала девяностых годов, и кто знает, если бы не авария на АЭС, может быть, здесь была бы другая жизнь, роскошная. Но точка невозврата пройдена. Теперь только вперёд. Мы построим новый порядок на века.

Она подсочила:

— Какой порядок? Кругом ненависть и страх! Вы щедро сеете их, даже не понимая, что рано или поздно они дадут всходы, только новых семян будет в десять, в сто раз больше! Мы захлебнёмся в ненависти и лжи, которую сами породили. Люди боятся слово сказать! Люди превращаются в оборотней, в лизоблюдов! Неужели вы думаете, что такой порядок продержится долго? Всё, что у нас есть — это наша планета. А мы уже который век пытаемся воевать с ней, убиваем людей, животных, природу, самих себя. Нет у вас врагов! Вы стреляете себе в висок, просто пока не очень метко!

— Вы ведь с Лисом историки. Вот скажи мне, знаток русского мира, разве древние славяне не воевали? Разве не было стычек между вятичами и древлянами? Между древлянами и викингами? Между славянами и ромеями? Ты не хочешь признать очевидного: люди воевали всегда, и в любой битве были победители.

— А теперь не будет! Ты говоришь о древлянах, словно не было тысячи лет прогресса, словно мы до сих пор живём в избах и воюем копьями. Войны казались необходимыми, когда для них существовало свободное пространство, а сейчас такого пространства нет. Посмотри, вот эта планета — всё, что у нас есть. И мы можем уничтожить её целиком. Древляне такого не могли! Им для выживания нужны были копья, нам для выживания нужны мозги! Неужели тысяча лет истории ничему нас не научила? Неужели твоё понимание мира не отличается от взгляда викингов? А самое обидное, что, похоронив мир, вы потом скажете: мы пытались очистить его от скверны, но скверна сопротивлялась так сильно, что нам пришлось уничтожить всё, даже самих себя! Вот какие мы герои!

— И ты думаешь, ты права?

— Думаю, права. История рассудит.

— Любите вы с Лисом эту фразу. А знаешь, следующее поколение всегда право. У него просто больше времени, чтобы всех в этом убедить.

Она улеглась, распыхтелась и замолчала. Я не стал возражать. Она спорила не со мной, она спорила с отцом, используя меня как живую мишень. Перебесится и отойдёт. Ещё два дня и, возможно, я никогда её не увижу.

Скоро мои мысли переключились на боль, которая пульсировала в ноге, в голове, в плече. Я весь состоял из растущих нарывов. Я нашарил в рюкзаке аптечку и выпил две таблетки анальгина. Не знаю, помогли они или нет, но сама уверенность, что боль скоро отпустит, возымела снотворный эффект.

Я уже почти спал, когда внезапно почувствовал усиление пульса, давящую боль в глазах и темноту — симптомы надвигающегося приступа.

Я сел и постарался дышать как можно спокойнее и ровнее, но воздух запинался где-то в гортани, и мне всё время хотелось кашлять.

Кэрол встревоженно села рядом. Глаза её сверкали:

— Ты чего?

— Бывает. Скоро пройдёт.

— Ты весь в поту. У тебя сердце нормальное?

— Да не в сердце дело. В мозгах.

Она взяла моё запястье и сосредоточенно посчитала удары. Потом коснулась губами лба, нахмурилась.

— Сядь ровнее, — приказала она.