Чезар

Я сел. Она упёрлась ладонями мне в лоб, и скоро я ощутил расходящееся от них влажное тепло, счищающее с меня боль, словно кожуру. Я даже не заметил, как она опрокинула меня на спину. Я уже был в забытьи. Нога по-прежнему стреляла, но я размяк так сильно, что не было сил зафиксироваться на этой боли. Я лишь успел произнести:

— Как тебе это удаётся…

Я проснулся от лёгкого утреннего дождя, который шлёпал по сухой коже, не оставляя следов. Я попытался хоть немного напиться им, но капли не приносили облегчения, растворяясь на языке, как сахарная пудра.

Кэрол уже проснулась, и я незаметно наблюдал, как она, отогнув рукав, расправляет браслет из мелких фенек на запястье, девчачий, цветной, пушистый. Она проверяла маленькие серёжки в ушах и думала о чём-то своём. А я думал, что она совсем ещё девчонка, которой нужно доиграть, нужно прожить молодость как следует, нужно испытать удовольствие от красивой одежды, от побрякушек, от смешных рисунков на лице. Ей нужно встречаться с парнями, привыкать к мыслям о семейной жизни. А она лазит непонятно где и, может быть, лишает себя молодости. Мне стало не по себе, что я причастен к этому, хотя, видит бог, я её не тащил.

— Эй, — тихо позвал я, и она вздрогнула. — Ты напрасно переживаешь из-за отца. Ты для него всего самое главное в жизни, просто он расстроен, что вы разошлись во мнениях. Это бывает.

— Наверное, — пожала она плечами. — Я просто не ожидала. Мне нужна была его поддержка.

— А ему нужна была твоя, — сказал я.

Кэрол не ответила.

Скоро дождь прекратился. Тишину подчёркивал скрип деревьев и робкие выкрики птиц. Было часов шесть утра. Я поднялся, сел и попробовал подвигать ногами. Правая лодыжка распухла и почти не гнулась, но не чувствовалось и боли. Она казалась просто онемевшей. Повязка, которой Кэрол перевязывала мою голову, за ночь слетела, и запёкшая кровь в волосах на ощупь была похожа на гигантского паука.

Кэрол попробовала пить с влажных листьев, но только раздразнила свою жажду. Отплёвываясь, она сказала:

— Я бы сейчас предпочла мировой потоп.

Есть мы не стали: слишком хотелось пить. Мы сделали по глотку, и мучительное чувство вспыхнуло с новой силой, словно в горящем доме открыли форточку.

Я потребовал надеть маски, и мы пошли на юг, двигаясь без спешки, тщательно избегая открытых мест. Поначалу казалось, что боль в ноге действительно прошла, но скоро она вернулась: в сустав словно насыпали битого стекла. Я сделал костыль из раздвоенной сосновой ветки, что отчасти помогло, но ещё сильнее снизило скорость. Ритм задавала Кэрол: она уходила вперёд, возвращалась, требовала отдать ей рюкзак.

— Постой, — сказал я, опускаясь на ствол поваленной берёзы. — Перекур.

Кэрол велела снять ботинок и долго рассматривала мою лодыжку, которая приобрела буроватый оттенок. Её руки приятно холодили.

— Это перелом? — спросила она с тревогой.

— Думаю, просто растяжение.

— Тебе сильно больно?

— Дойду.

Я достал свой смартфон и немного зарядил его от фонаря, но помогло это лишь едва: индикатор был в красной зоне. Я старался запомнить карту, вглядывался в неё, закрывал глаза, изучал светящийся отпечаток на обратной стороне век. Эта зона теперь кажется бесконечной, словно расширяющаяся вселенная. Когда мы изучали эту же карту в Магнитке, всё было в шаговой доступности: вот Кыштым, вот нужное место. Теперь же я видел массу мелких деталей, болот, оврагов, русел, препятствий. Зона расползалась отвратительной кляксой. Так бывает во снах: идёшь, идёшь, а выйти не можешь.

Я вспомни ту ночь в Аргуне. Тогда ведь тоже было ощущение, что она продлится вечно и рассвет не наступит. Но он наступил: законы природы сильнее законов военного времени. Многие потом говорили, что, в сущности, это был скоротечный бой. Конечно, если сравнивать с битвой за Москву, он был ничтожен. Со стороны всё кажется не таким уж великим, а значит, на любую критическую ситуацию полезно смотреть как бы издалека. Что я расскажу о своих злоключениях года через два? Подвернул ногу, остался без воды, пару суток выбирался из зоны. Ничего особенного. Даже скучно.

— Идём! — скомандовал я.

Но усталость и боль всё же давали о себе знать. Мы утратили осторожность, всё чаще пересекая открытые места по прямой. Пару раз где-то сбоку пролетал вертолёт, но дронов мы больше не видели.

Часам к девяти утра мы вышли к высохшему болоту, покрытому длинноволосыми болотными кочками: казалось, здесь закопали множество седых хиппи. Кэрол осторожно потыкала их пышные шевелюры и заключила: сухие. Идти на костыле через них оказалось сущим мучением, и в какой-то момент я оступился, припал на ногу, и боль прожгла с такой силой, словно я налетел на гвоздь.

Я сел на кочку и вытянул ноги.

— Отдохнём, — предложил я, но Кэрол замотала головой: место ей категорически не нравилось.

Она помогла мне вернуться в берёзовую рощу и привалила к шершавому стволу.

Болото разбудило мысли о воде. Оно похоже на нас, такое же пересохшее. А скоро начнутся обмороки…