Чезар

Под ряской на поверхности воды было движение: всплывали пузырьки воздуха, торчали лягушачьих глаза, что-то шевелилось и хлюпало. Водомерка на длинных лапах елозила по пятну свободной от водорослей воды, не оставляя следов. С шумом приземлилась утка, закряхтела и задёргала пружинистой шеей. Рыбы оставляли на воде рыбьи поцелуи, и волны любви расходились в стороны, как радиосигнал. Кольчатый червь медленно сворачивался в луже, закручивая своё бесконечное тело в спираль. На дне лужи солнце рисовало беспокойные круги.

Всё вокруг двигалось, шуршало, жужжало, носилось, и не думало о геополитике, не думало о содержании стронция в иле, о нас. Беспечная дура-жизнь наслаждалась моментом, и в чём я был согласен с Ронисом: она продолжит делать это вне зависимости от того, истребим ли мы друг друга. Но Ронис не понимал одного: всё, что происходит сейчас, это попытка остановить неизбежную гибель человечества, которое колониальные страны, оставшиеся без колоний, привели на грань новой катастрофы.

Я поднялся и зашагал к берегу озера. Остров в этом месте был прорезан топким заливом. Стволы сосен кренились к воде, росли густо и напоминали дерзкую мальчуковую чёлку. На торчащих из топкого берега камнях виднелись стада жуков с переливчатыми спинами. Стая синекрылых бабочек исполняла танец льда и пламени.

Нет, Шелехов, тебе уже не сбежать. Это приключение с Кэрол было анонсом интересного кино, только оно не про тебя. Ты можешь обмануться на одну ночь, но не можешь обманываться совсем: ты челябинец, сотрудник «Чезара», доверенное лицо Рыкованова. Всё это так сильно отпечатано в тебе, что даже если бы ты мог свернуть с этого пути, развилка давно позади. Может быть, виновата эта проклятая катастрофа, уход отца, Аргун, смерть Вики или гибель Астраханцева: я не знаю, что повлияло сильнее. Но у меня уже есть путь, и дело не в том, правильный он или нет. Дело в том, что он мой. И какие бы сопливые грёзы не одолевали меня по ночам, этого не изменить. Лис оказал мне услугу, пробудив критичность и позволив сразу распознать подлог.

Я взял курс на центр острова, но где-то сбился и вышел на поляну, уходившую к песчаному берегу. Другой её конец упирался в ровный сосновый бор. Их прямые стволы были упакованы плотно, как спички в коробке. Внезапно я заметил деда Егора и отпрянул: тот стоял голый, лицом к стене деревьев, запрокинув голову, чуть согнув ноги. Лес над его головой колыхался: казалось, ветви бьют в ладоши.

Старик без одежды выглядел отталкивающе. Его кожа, отяжелев, собиралась складками. Его белый торс в родимых пятнах казался безжизненным, а ноги были удивительно мохнатыми, не чета его плешивой голове. Я приближался, одолевая эту неприязнь, повинуясь какому-то злобному и весёлому чувству. Мне хотелось застать его врасплох.

— Загораете? — спросил я с издевательской весёлостью.

Но он не смутился. Возможно, за годы отшельничества он потерял человеческое чувство стыда, поэтому развернул ко мне свою отвислую мошонку, выпятил мясистую нижнюю губу и помахал рукой, призывая подойти.

— Слушай! — он резко вскинул палец.

Я прислушался. Колотил дятел. Скрипели сосны. Крупная птица забилась в ветвях и скрылась в гуще леса.

— Опять! — возбужденно проговорил старик. — Слышишь? Поёть.

Он опять смягчил последнюю букву — поёть… Фить-фить.

Эх ты, дед… Тронулся от одиночества.

— Ровно растут, — сказал я примирительно. — Будто сажал кто. Не вы?

Он посмотрел на меня с новым выражением, словно до сих пор принимал за другого, и сухо ответил:

— Не, не я.

Он ушёл прочь, сверкая обвислыми ягодицами, оставив меня наедине с дятлом и мыслями, где этот чудак оставил одежду. И, главное, зачем?

Да, Шелехов, пропащий ты человек. Вот деду Егору зона поёт и подсказывает ягодные места, а ты слышишь только дятла. Они все такие, и Кэрол тоже. Кто из нас сумасшедший: я, они, Рыкованов?

Ты не сумасшедший, ты слишком нормальный. А Кэрол и Лис просто дети, и может быть, в своей детской наивности они лучше и правдивее тебя, но они не смогут изменить мир, потому что мир давно расстался с детской наивностью. Они строят лестницы в небо, а небо само хочет эвакуироваться на землю. Вчерашняя эскапада была лишь вспышкой невозможного, как невозможен альянс носорога и антилопы. Они из другого мира, и не важно, кто из нас прав. Важно то, что ты, Шелехов, этому миру не принадлежишь.

Я пошёл в лагерь. Путь оказался длинным: я устал, сломал один из костылей и сбился с пути, поэтому к обжитой поляне пришёл злой и раздражённый. По пути я понял, что тошнит меня не от «Чезара» и не от Рыкованова, как я думал вчера, а от этого места с его подспудным страхом, с изотопными болотами, с выжившими из ума поселенцами, тошнит от всех этих язычников, пацифистов и сарматских агентов. Нужно было уходить отсюда как можно скорее. Игры закончились. Никто, даже Рыкованов, не сможет мне запретить вернуться в Челябинск и двинуть в челюсть подлецу-Подгорнову. Никто не сможет предотвратить публикацию записи Эдика, если я так решу.