Чезар

С дурацким чувством мы прошли в кухню и расселись на табуретах. Наступила пауза, которую нечем было заполнить. Пока Илья колдовал с ужином, мы обменивались вопросительным взглядами. От запаха жареной картошки захотелось есть, а котлеты в тёмной промасленной шкуре, которые Илья достал откуда-то из недр холодильника, показались высшим деликатесом: с дороги хотелось чего-нибудь грубого и жирного, чтобы желудок сразу понял — это еда.

Илья предложил выпить, неловко стоя с начатой бутылкой водки. Я хотел отказаться, потому что пили мы уже третий вечер подряд, но потом уступил, потому что иначе атмосфера становилась густой, как солидол. Пил Илья морщась: к алкоголю он, видимо, был непривычен.

Илья и его жена работали на дробилке. Это был тяжёлый труд, как физически, так и морально, в цеху было пыльно и шумно, и годам к пятидесяти у рабочих появлялись хронические заболевания: Илью мучили суставы. Я не знал, видел ли он меня когда-нибудь на фабрике в составе «чезаровских» делегаций, и, чтобы вялый разговор не свернул к этой топкой теме, я стал рассуждать о парке «Таганай», рыбалке и достоинствах жизни на свежем воздухе.

— Да, что нам этот парк? — устало отмахнулся Илья. — Скотину держать нельзя, охотиться тоже… Потому мы привязаны к аглофабрике: жить здесь больше нечем.

Немного захмелев, он рассказал о дочери Маше, которая училась в Челябинске на юриста и олицетворяла все мечты и чаяния Ильи — сейчас она проходила практику. В неё он вкладывал деньги и все свободные силы, летом впахивая за троих: на фабрике, на «плантации» (так он называл огород), и на автобазе.

Я предложил Илье помощь с будущим трудоустройством Маши. Он замялся: оказалось, он видит её в Москве, в Казани или хотя бы в Екатеринбурге. Не хотела оставаться в Челябинске и сама Маша.

— Мы же видим, что там за жизнь, — вздохнул он. — Только себя гробить. Нет, ей выбираться надо, а как устроится, может, и нас заберёт.

— Она же с образованием, — возразил я. — Челябинск — город совсем не бедный, возможностей немало.

Я чуть было не привёл в пример самого себя, но осёкся. Ясные глаза Ильи смотрели на меня беззлобно и непонимающе. Он дёрнул плечами и добавил:

— Дело не в бедности. Людей не ценят. Люди у нас — это расходный материал, и это никогда не изменится. А в Челябинске радиация…

Я мог бы рассказать ему, что сегодня Челябинск оплетён таким количеством датчиков, что с точки зрения радиационной безопасности стал, вероятно, лучшим городом на планете. Но мне не хотелось заходить в тупик этого спора: Илья, видевший только свою дробильную машину да огород, не в состоянии оценить всей картины. К тому же, всем нужна мечта — у Ильи она была такой: сбежать от «Чезара», перехитрить его, вырваться. Он просто устал от однообразия.

Мы заговорили о погибшем.

— Им когда лет по пять было, Вовка к нам приходил, — вспоминал Илья. — Чумазый всегда был, коленки в грязи. У него игрушечная железная дорога была, они её вон там собирали. Помню, помню его. Хотя давно не видел. Жаль, конечно, что так вышло.

Его широкое лицо раскраснелось от алкоголя и нахлынувших чувств.

— Жаль? — спросила Кэрол.

— Конечно, жаль, — просто ответил Илья, не уловив её воинственных интонаций. — Он же совсем молодой был. Но, что поделаешь — долг родине. Орда грязную бомбу готовит, хочет всё здесь в зону отчуждения превратить. Кому-то приходится защищать свой народ.

Кэрол вдруг схватила бутылку водки, плеснула в чайную кружку и выпила залпом.

— Жаль? — повторила она, морщась и фыркая, как ондатра: — То есть можно развязать тупую, бездарную бойню, а когда станут очевидны её последствия, просто сказать: «Жаль»?!

— Кать… — одёрнул я. — Ты вообще не по адресу.

— Я по адресу! Что это за долг родине такой — убивать другой народ и гибнуть самим? Зачем? И почему мы молчим? Вы почему молчите? Разве не ваше поколение внушало нам с самого детства: лишь бы не было войны! Конфликты нужно решать без насилия! Разве не вы пили тосты за мир во всём мире? А что с вами случилось? Вам теперь плевать, потому что у вас дочь и вы думаете, что вас это не коснётся. Вы так рассуждаете? А на жизни остальных плевать?

— Нет, нет, — мягко запротестовал Илья, сбитый с толку её горячностью. — Жизнь солдат, конечно, важна, и сейчас несравнимо ценнее, чем раньше. Ведь сейчас используется новое высокоточное оружие и смертность ниже, но ведь всякое бывает. У нас ведь и на заводах травматизм…

Он вдруг с опаской поглядел на меня, но я не отреагировал. Илья добавил:

— Я не оправдываю, люди часто сами виноваты: нужно соблюдать технику безопасности.

— Технику безопасности! — фыркнул Кэрол. — Можете мне не рассказывать: у меня отец тридцать лет на заводе, и техника безопасности им нужна, чтобы прикрываться бумажками во время проверок! Но разве можно это сравнить с войной? Разве можно оправдывать жертвы случайностями, если с первой минуты понятно, что жертвы будут и что они напрасны? Эти Вовки гибнут лишь для того, чтобы какой-нибудь другой Вовка вписал себя в учебник истории!