Чезар

Лис лавировал между сосен и продирался через подлесок, придерживая ветки для Кэрол. Он сверял маршрут со смартфоном и временами останавливался, поднимая вверх сжатый кулак. Из него вышел бы неплохой разведчик.

Впереди забрезжил свет, лес кончался. За его границей была полоса спиленных деревьев, небрежно набросанных, почти сгнивших. За ними виднелся ряд колючей проволоки, а дальше — глухой забор из бетонных плит.

— Не проще было у Татыша залезть? — спросил я. — Там просто «колючка».

— Там и охраны море. Пути ваши стерегут.

Лис долго стоял на окраине леса, оглядываясь, прислушиваясь, сверяясь с картой. Затем он махнул рукой, и мы форсировали первый рубеж — сосновые завалы.

Возле «колючки» Лис ещё раз осмотрелся, достал из рюкзака кусачки с длинными рукоятями и перегрыз одну из проволок. На остальные он набросил грубую куртку и оттянул их, пуская сначала Кэрол, потом меня. Оказавшись за первым периметром, мы прошли вдоль бетонного забора метров сто. Он был размечен надписями «Опасная зона» и символами радиационного загрязнения. Лис ступал аккуратно, периодически останавливаясь и прощупывая ногами основание забора. Наконец он нашёл место, встал на колени и принялся расчищать траву. Под забором виднелся просвет.

— Ты туда собрался? — спросил я сомнением.

— Мы так лазим.

— Тесновато.

— Пролезете.

Он пошёл первым. Ему пришлось лечь на спину и двигаться, подобно змее, медленно втаскивая себя под забор. Кэрол, сняв с пояса все побрякушки, просочилась легко, хотя я чувствовал, как сильно она волнуется. Я передал им рюкзаки и полез следом, но взять преграду мне удалось с третьего раза. Кэрол и Лис так усердно дёргали меня за рукав, что разорвали куртку у ворота. Я содрал о забор скулу, и меня охватила радиофобия. Лис осмотрел ссадину, хмыкнул и велел Кэрол промыть её и заклеить пластырем.

Кругом стоял безмятежный сосновый лес, но здесь он казался застывшим: не было ни ветра, ни пения птиц. Наши шаги стали как будто громче.

— Добро пожаловать в зону, — сказал Лис и двинулся в гущу сосняка.

Глава 8. Зона

Кыштым возник на месте башкирских поселений в середине XVIII века, когда на Урале шёл «железный век». Город был детищем Никиты Никитича Демидова, который поставил здесь два завода, чугунолитейный и железоделательный. К нашему времени здесь сохранились остатки четырёх православных храмов, каменная кладка старых цехов и множество каналов, которые пронизывали центр города. А ещё Белый дом — усадьба Демидовых.

Когда запасы железа и золота (было и оно) истощились, Кыштым не зачах, но сменил профиль. Один из бывших демидовских заводов, Верхне-Кыштымский, переключился на выпуск оборудования для горных разработок, Нижне-Кыштымский занялся производством катодной меди, сырьё для которой поставлял соседний Карабаш. Рыкованов порой цокал языком, что радиация вывела из оборота активы, которые непременно стали бы «чезаровскими», если бы не катастрофа. Впрочем, если бы не катастрофа, не было бы и «Чезара», добавлял он, хохоча табачным смехом.

Накануне аварии Кыштым переживал ренессанс. В позднее советское время его население прибывало и перевалило отметку сначала 40 тысяч жителей, потом 50 тысяч. Мой отец называл Кыштым идеальным уральским городом, прибежищем для челябинцев, которые, устав от проблем индустриального города, хотят жизни более спокойной и близкой к природе, в краях ста озёр и уральских предгорий. В Кыштыме работали мощные предприятия, но не было явных экологических последствий, как в самом Челябинске или соседнем Карабаше. Человек здесь не противопоставлял себя природе, а сосуществовал с ней, рассуждал отец. Тогда он ещё не знал, что где-то здесь, близ кыштымских озёр, получит смертельную дозу радиации.

Строительство Южно-Уральской атомной станции началось в 1982 году, за десять лет до аварии. Опасения экологов не воспринимались всерьёз. Газеты были полны оптимизма. В школах рассказывали, что в Челябинской области накоплены почти неограниченные запасы ядерного топлива, которые можно снова пустить в дело благодаря новым удивительным процессам, придуманным советскими учёными: речь шла о реакторах на быстрых нейтронах. Нам говорили, что запасов хватит на сотни лет и энергия будет практически дармовой. На этом фоне меркли любые страхи. Дешёвое электричество должно было превратить Урал в богатый край чистых производств: в те годы я представлял уран в виде горстей золотистого вещества, а получаемую из них энергию — голубыми лучами.

Две катастрофы, 1957 и 1967 годов (тогда раздуло пыль с пересохшего озера Карачай, загрязнённого сбросами «Маяка») обошли Кыштым стороной. Может быть, поэтому в момент запуска Южно-Уральской АЭС любые сомнения в её безопасности считались у кыштымцев алармизмом. Им внушали, что переработка накопленных на «Маяке» радиоактивных отходов не только сделает энергию почти бесплатной, но и позволит избавиться от опасных залежей, которые свозили сюда со всего Союза.