Чезар

Вскоре дорога изогнулась, и Лис приказал остановиться. Местность здесь была почти открытая. Оглядевшись, мы пересекали поле, по которому были разбросаны облачка невысоких кустов. Лис снова велел ждать, ушёл на разведку, потом вернулся и скомандовал идти за ним. Мы побежали рысцой и пересекли старые рельсы буро-жёлтого цвета, но сверху блестящие: кто-то по ним недавно ездил.

— Ваши, — кивнул Лис.

Я сообразил, что это те самые пути, что уходили от Татыша, где был митинг, к посёлку Маук, Верхнему Уфалею и далее за пределы зоны в сторону Полевского. Со стороны Татыша пути сливались из четырёх ниток в одну, а к Мауку шла одноколейка, делая крутой поворот. Я не сразу понял, почему рельсы выглядят непривычно, а потом вспомнил, что дорога не электрифицирована: не было ни опор, ни контактной сети, только небо.

Позже мы пересекли ещё одну железнодорожную ветку, которая уводила в сторону подстанции. Её охраняли растопыренные колоссы линий электропередач. Провода с них давно срезали. Пустые руки колоссов словно готовились обхватить врага, посягнувшего на их территорию.

Дорога изогнулась, и вдруг город вырос перед нами с новой силой, на этот раз в виде сталинских двухэтажных кварталов. Стены когда-то жёлтых домов местами позеленели, и узор этой странной патины был даже красив. Жёлтые дома сменились грязно-серыми. Некоторые были обрушены, словно любопытный ребёнок срезал часть кукольного домика, вскрыв сетчатые каркасы стен. От зданий шёл прогорклый запах.

— Может, маски наденем? — спросил я Лиса, но тот лишь помотал головой.

Я вдруг осознал, насколько удушливым был день. Я сильно потел, и пот, обычно неприятный, казался мне ещё одним слоем защиты от этого места. Я старался не касаться лица. Пот собирался у крыльев носа и вокруг губ, щекоча и разъедая их солью. Солнце клонилось к закату, и его жар потерял свирепость, но воздух оставался плотным, тревожным и неестественно тяжёлым. Во рту появлялся металлический привкус. Лис пожал плечами: он никаких привкусов не ощущал.

Дорога обогнула очередной дом с выгрызенным углом, и открылся вид на заводские трубы Кыштымского медеэлектролитного завода. К деревянному столбу кто-то приколотил фанерку: «Рыкованов — мародёр!»

— В вашу честь, — хмыкнул Лис. — Тут создавался начальный капитал рабочих отрядов ликвидаторов. Рыкованов сюда только самых преданных назначал. Позже они Озёрск разграбляли, но поначалу Клондайк был здесь: медь, оборудование, техника. Сейчас там почти стерильно: вытащили всё до штукатурки.

— Закон войны, — нехотя ответил я. — Три дня на разграбление.

— Да, тут не три дня. И всё это было радиоактивным.

Мы вышли к тупиковому перекрёстку. Дальше начиналась территория завода. Перед нами была проходная и прямоугольное здание с водонапорной башней позади. Справа торчала двустволка заводских труб. Когда-то всё это находилось за забором и называлось гордым словом «предприятие», сейчас же постройки казались разрозненными и почти случайными.

Металлические ворота были проломлены и смяты, словно в них въехал грузовик: возможно, так оно и было. Сбоку от площадки были навалены корпуса старых машин, в основном «Жигулей» и «Волг», сплющенных, как пачки сигарет. Их словно подготовили к вывозу, но по какой-то причине оставили.

Лис прислушивался. Из недр завода доносился металлический звук, словно хлябала полуоткрытая дверь. Кэрол смотрела в сторону проходной с затаённым ужасом. Я уже было двинулся в том направлении, решив, что мы должны пройти завод насквозь. Лис окликнул и позвал обратно к зарослям кустов у дороги. За ними обнаружился низкий и вытянутый одноэтажный дом, фасад которого когда-то выходил на проходную. Сейчас четыре одинаковых окна упирались в кусты, поэтому свет проникал внутрь как через плотные шторы.

Здание оказалось узким и, судя по перегородке в центре, рассчитанным на две семьи. Окна одной из половин были затянуты плотной плёнкой. Войдя, мы синхронно с Кэрол включили фонарики. Дощатый пол был сравнительно чист, выметен. Пахло старым деревом и табаком. На столе, сооружённом из кирпичей и фанеры, стояла банка для окурков и свечные огарки.

— Перевалочный пункт, — пояснил Лис. — Здесь заночуем.

— Может, лучше выйти из города? — напрягся я.

— Стемнеет скоро, — отозвался Лис. — Здесь самое безопасное.

Он уронил приваленные к стене доски и фанерные листы, под которыми обнаружились набросанные матрасы. Лис положил на один из них индикатор радиоактивности.

— Норма, — заключил он. — При входе обувь снимайте и отряхивайтесь.

Мы с Лисом скинули обувь, стащили рюкзаки и расселись на импровизированные сидушки из отрезов брёвен. Кэрол привалилась к дверному косяку. В наступившей тишине слышалось сбивчивое потрескивание индикатора на столе, и меня охватило удивительное спокойствие. Кэрол замерла, обессилев настолько, что не сразу нашла в себе волю стащить рюкзак. Мы бы и дальше слушали голос прибора, но Лис экономил батарейку. Он принял у Кэрол рюкзак, выдал нам влажные тряпки и велел тщательно вытереть сначала лицо, потом руки.