Чикаго

Марве было недостаточно этих слов, и она спросила его, повысив голос:

— Что же ты с ним сделаешь?

— Я рассчитаюсь с ним. Он за это дорого заплатит.

Несколько минут прошло в молчании. Вдруг он пересел к ней, положил ей руку на плечо и сказал:

— Я заставлю его сполна заплатить за подлость. Я знаю, как довести дело до его начальства. Но мы должны еще кое-что обдумать. Через несколько дней приезжает президент. Сафват обещал устроить меня в другой университет.

— Что ты хочешь сказать?

— Мы же не хотим, чтобы он нас шантажировал.

— Он же ясно дал мне понять, что хочет иметь со мной связь. Ты понимаешь?

— Конечно, понимаю. Я преподам ему урок, который он не забудет. Вот увидишь. Все, о чем я тебя прошу, подожди месяц, не больше. Если я пойду с ним на конфликт сейчас, он одним росчерком пера уничтожит меня. Я потерплю, пока не закончится визит президента, он устроит меня в университет, и я с ним рассчитаюсь!

Она задумчиво посмотрела на него, как будто пытаясь навсегда запечатлеть в памяти происходящее в настоящий момент. Ничего не ответив, она медленно поднялась, ушла в спальню и закрыла за собой дверь.

36

В то утро здание египетского консульства выглядело не как обычно. Оно будто стало сказочным дворцом и по мановению волшебной палочки превратилось из элегантного дипломатического корпуса на берегу озера Мичиган в арену важнейших исторических событий. Меры безопасности были приняты заранее: здание проверили новейшими приборами, стены просканировали, чтобы убедиться, что в них не спрятан инородный предмет. Затем по залам провели огромных полицейских псов, которые обнюхали все углы в поисках взрывчатых веществ.

На крышу поднялись египетские снайперы, держа наперевес длинноствольные винтовки с оптическим прицелом, а за ними двигались вооруженные автоматами солдаты Национальной гвардии. Они заняли позиции, с которых просматривались все подходы к территории консульства. Позже было установлено несколько автоматических ворот — по паре перед каждым входом, где входящих обыскивали дважды. За десять метров до них развернули посты с офицерами египетской службы безопасности и американскими военными, которые подчинялись Федеральному бюро расследований. Прибывающих тщательно обыскивали.

Американцы проводили свои приглашения через лазерные устройства, которые подтверждали достоверность, египтяне же проходили дополнительные процедуры. С их загранпаспортов делали копии и обрабатывали информацию на компьютере, чтобы узнать, не внесены ли эти люди в специальные списки госбезопасности. Затем офицер с дежурной улыбкой и проницательным взглядом детально расспрашивал их о личной жизни. Если офицер замечал смятение или противоречие, то приглашал их в соседний офис для дознания.

Меры безопасности были строги и беспощадны, как само правосудие, и одинаковы для всех, невзирая на ранг и статус. Даже старого чернокожего американца, буфетчика консульства Махоуни не пропустили, поскольку он забыл принести приглашение. Целых полчаса буфетчик напрасно упрашивал офицеров удостоверить его личность с помощью коллег, но они и слушать не хотели, пока он не съездил домой, а путь был неблизкий, и не привез приглашение. В глубине души египетские офицеры чувствовали величие и опасность своей задачи — обеспечить личную безопасность господина президента республики. Они любили его всем сердцем и произносили его имя с почтительным трепетом. Если бы они не стояли к нему так близко, то не пользовались бы всеми благами жизни и его влиянием. Они были связаны с ним настолько, что от его судьбы зависело и их будущее. Если бы с ним что-нибудь случилось, если бы на него было совершено покушение, как на предшественника, то жизнь их на этом бы и кончилась. Их уволят в запас, отдадут под суд и посадят за решетку, если власть перейдет к врагам (а врагов не счесть!).

Как только они расслаблялись или начинали скучать, эти тревожные мысли не давали им покоя, кололи как иглы, поэтому их всегда держали в форме. Верх преданности господину президенту символизировал генерал Махмуд аль-Манави, командующий Национальной гвардией, который вот уже полвека оставался рядом с президентом. Генерал был одним из тех немногих, кто пользовался стопроцентным доверием его превосходительства и даже терпел его непристойные шутки. Когда господин президент пребывал в хорошем настроении, он хлопал генерала по животу и говорил, смеясь, так, чтобы все слышали:

— Хватит уже жрать, аль-Манави! Ты скоро будешь как бык Апис!

Или кричал, хохоча:

— Пузо растет, а кончик сохнет!

И тогда лицо генерала светилось гордостью от чести, которой он удостоился, поскольку такая фамильярность от высочайшего лица есть знак доверия и симпатии, которой многие будут завидовать. Он склонялся и горячо шептал:

— Служу вашему превосходительству! Аллах послал вас Египту!