Чикаго

— Такова молодость. Противоречивые чувства, переменчивое настроение — из одной крайности в другую. Ее жестокость по отношению к тебе объяснима. Вспомни, как ты сам относился к отцу, когда был молодым? В этом возрасте стремление к независимости от родителей толкает нас быть жестокими с ними. Ее грубость с тобой, Раафат, не означает, что она перестала тебя любить. Просто так она выражает протест против твоей власти над ней.

Их разговор продолжался целый час, в течение которого они на разный лад обсуждали одно и то же. Раафат поднялся:

— Ну, мне пора.

— У тебя завтра лекции?

— Нет.

— Тогда хорошенько выспись, старина, и утром дело покажется тебе куда проще.

Раафат ушел. Салах закрыл за ним дверь и медленно поднялся по лестнице, ведущей в спальню, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Крис. Он снял шелковую пижаму, повесил ее на вешалку и, осторожно проскользнув под одеяло, лег рядом с женой. От маленького светильника сбоку шел слабый свет. Боясь темноты, Крис оставляла его на ночь включенным. Салах лежал, уставившись в потолок, и следил за танцующими бликами. Внезапно ему стало жалко Раафата. Он его прекрасно понимал. Раафат не мог смириться с мыслью, что дочь обожает другого мужчину, и поэтому терзался от ревности к Джеффу. Это правда. В одном из своих романов Достоевский писал, что все отцы в мире испытывают жгучую ненависть к мужу дочери, как бы ни старались показать обратное. Но проблема Раафата была сложнее. Он, кроме всего прочего, не мог допустить, чтобы у его дочери была добрачная связь. Несмотря на пламенные речи в защиту западной культуры, он оставался мужчиной с восточным менталитетом, который сам же осуждал и высмеивал. «Может, мне и повезло, что у меня нет детей. Лучше уж быть бездетным, чем оказаться сейчас на месте Раафата! — подумал про себя Салах. — Проблема Раафата заключается в нем самом. Многие египтяне вырастили детей в Америке и смогли сохранить баланс между двумя культурами. Но Раафат презирает культуру, носителем которой он сам является. И это осложняет дело».

— Бедный Раафат, — прошептал Салах по-английски. Его взгляд упал на часы, и он ужаснулся тому, что был уже час ночи, а значит, на сон оставалось совсем ничего. Чтобы заснуть, он укрылся одеялом, повернулся на бок, поджал ноги, спрятал голову под подушку и закрыл глаза. Пришло ощущение, как медленно его окутывает приятная тьма сна, но лежащая рядом Крис закашляла и перевернулась. Она ворочалась каждые пять минут, и Салах понял, что жена не спит. Не обращая на нее внимания, он по-прежнему пытался погрузиться в сон. Но она придвинулась к нему, обняла под одеялом и поцеловала. Почувствовав исходящий от нее запах алкоголя, он прошептал раздраженно:

— Снова набралась?

Она прижалась к нему, стала обнимать и целовать, прерывисто дыша. Он пытался что-то сказать, но она нежно прикрыла ему ладонью рот. При слабом освещении ее лицо, как ему показалось впервые, пылало, словно от него шел жар. Он почувствовал, как она проводит рукой у него между ног.

— Я соскучилась по тебе! — прошептала она и потянулась к нему губами.

7

Тарик стоял, с вызовом уставившись на Шайму, как вратарь, который ожидает удара с любой стороны и готовится отбить мяч. Он ждал, что она заговорит, чтобы тут же возразить и рассмеяться. Но он никак не ожидал того, что она сделала. Черты ее лица исказились, и она, вздрогнув, разразилась плачем, как маленький ребенок. Тарик смотрел на нее, не зная, как поступить. Он произнес, сам удивляясь своему голосу:

— Хватит, доктор. Все закончилось хорошо, и слава Богу.

— Я устала! Больше не выдержу. Завтра напишу заявление и вернусь в Египет.

— Не торопись.

— Я уже решила. Хватит!

— Не забывай, ты получишь кандидатскую степень Иллинойского университета. Подумай, ведь ты же так старалась, чтобы поехать на стажировку. Многие коллеги из Танты спят и видят себя на твоем месте.

Шайма опустила голову. Тарику показалось, что она стала понемногу успокаиваться:

— Не думай о плохом.

— Что мне делать?

— Постарайся приспособиться к новой жизни.

— Я пробовала. Не получается…

— У тебя проблемы с учебой?

— Нет, слава Богу.

— А что тогда?

Она ответила приглушенно, как будто самой себе:

— Я совсем одна, доктор Тарик. У меня нет ни друзей, ни знакомых. Я не знаю, как вести себя с американцами. Я их не понимаю. У меня всегда был самый высокий балл по английскому. Но здесь другой язык. Они глотают слова и говорят так быстро, что я ничего не могу разобрать из их речи.

Тарик прервал ее:

— Нет ничего странного в том, что ты чувствуешь себя здесь чужой. Все вначале сталкивались с языковым барьером. Я бы советовал тебе больше смотреть телевизор и стараться понять американский.

— Даже если преодолею языковой барьер, это ничего не изменит. Я чувствую себя изгоем в этой стране. Американцы шарахаются от меня, потому что я арабка и ношу хиджаб. В аэропорту они устроили мне допрос, как преступнице. На факультете есть студенты, которые при каждой встрече смеются надо мной. Ты слышал, как разговаривал со мной полицейский?