Чикагская петля

Если бы у него было время, он написал бы письмо, приложил бы фото и жил бы надеждой на то, что его убьет первый же мужчина, с которым он пойдет на встречу. Но он был слишком взволнован и нетерпелив. Он знал, что заслуживает смерти, но хотел, чтобы это было наверняка. Паркер не хотел, чтобы его ударили по голове, превратив в ужасного инвалида, неспособного довести это дело до конца.

Ему чего-то не хватало. Но чего? Или кого? Не Барбары с малышом. Не родителей. Не Евы. Все они с легкостью избавились от него. Он скучал по своему детству, по тому, что он уже едва помнил, одинокий, но беззаботный период перед тем, как он с головой погрузился в этот мир. Тогда время казалось бесконечным, смерть была абсолютно чуждым понятием, тогда все казалось ему возможным и он был четко уверен в своем превосходстве. Перед тем, как он познал боль, перед тем, как он открыл для себя любовь. Когда он жил с постоянным ощущением непонятной, благодарной радости. Познав любовь, он начал умирать, а ее физический аспект ослабил его. Секс всегда деструктивен, а эгоизм и мастурбация — это дорога в один конец. Шэрон это знала.

Мужчины всегда окликали ее:

— Иди сюда, крошка! Иди сюда!

15

Он чувствовал себя хрупким, но неуничтожимым, словно ему суждено жить вечно, как вирусу, который затухает, но никогда полностью не излечивается. Он снова начал ощущать свою опасность, из-за чего сам стал более осторожным: он вдруг осознал, как все время провоцировал этих мужчин. Больше всего его мучило то, как реагируют на него они. Он знал, что все еще способен причинять зло. Раньше Паркер полагал, что, переодевшись женщиной, приговорит себя к участи жертвы. Но все оказалось гораздо сложнее. В обличии женщины — этой женщины, Шэрон — он начал понимать ее роль соучастницы, ее часть насилия. Он понял многие тонкости справедливости, осознал, что Шэрон была от части виновата в своих страданиях, но тем не менее она не заслуживала смерти. Она предложила себя как любовницу-рабыню, чтобы угодить ему, а он убил ее за это. Но была ли смерть логичным последствием такого желания? Может, в данном случае убийство — кровавый отпечаток самой короткой любовной истории?

Эти мысли занимали его некоторое время. Он пытался сформулировать контробвинение. Но в конце концов ему пришлось заставить себя выйти из дома.

Дальше все было просто, но тревожно. Все, что ему нужно было сделать, — это переодеться женщиной и выйти из дома. И вот на него уже все обращают внимание. Он никогда не переживал такого, будучи мужчиной. Мужское внимание окружало его повсюду: они говорили о нем, они глазели на него, они вертелись около него, иногда даже обступали и высмеивали его. Он не протестовал. Он просто молча шел вперед.

Паркер удивлялся тому, как далеко можно дойти пешком, в этих-то туфлях! А он почти доходил до Рузвельт.

Там, в будке таксофона, похожей на сушильный колпак в парикмахерской, он однажды позвонил Барбаре в Эванстон. Услышав ее голос, он пробормотал в трубку что-то невнятное. Паркер молчал почти неделю, и его голос — почти шепот — был неузнаваем даже для него и уж тем более для Барбары.

— Кто это? — резко и требовательно спросила она. — Паркер, это ты?

— Я не знаю, что… — но она оборвала эту фразу.

— Я могу что-то сделать для моего мужа?

Паркер пытался что-то сказать, но не смог. Просто шевелил губами, как рыба.

— Послушайте, что Вы сделали с моим мужем?

— Он все еще жив, — с трудом ответил Паркер.

Но она не слышала этого. Ее уже было не остановить:

— Мы поставили на уши всю полицию! Если у Вас есть хоть какая-то информация…

Паркер повесил трубку. Это безнадежно. Она жива и здорова, более чем. А это все, что хотел знать Паркер. Не надо было звонить, он только еще больше взволновал ее: у него не было для нее новостей.

Не успев выйти из телефонной будки, Паркер заметил рядом с собой мужчину. Он уже говорил с ним как с кем-то тщедушным и ужасным: фамильярно, низким мужским голосом, давящим и нагло настойчивым, потому что он видел Паркера женщиной. И эта женщина ходит ночью одна.

Это было так предсказуемо. Достаточно просто зайти в бар. Сначала на тебя будут молча пялиться, но потом кто-нибудь обязательно подойдет и заговорит с тобой именно так. Женщине стоит только показаться, и от нее уже не отстанут, пойдут провожать, хочет она того или нет.

Мужчина был в шляпе, он был полноватый, его рубашка была натянута на животе как на барабане. Он был не светлый, но и не темнокожий, что-то среднее. Вид у него был довольно свирепый. Создавалось впечатление, что он вспыльчивый и нетерпеливый.

— Не дури, ты же не собираешься уходить, — сказал он Паркеру, потому что тот отвернулся от него и собирался уйти. — Ты же ждешь именно меня, да?

Мужчина не дождался ответа. Он взял Паркера за руку, сжал ее своими большими мясистыми пальцами и быстро нашел такси.

— Саус Блу Айленд Авеню, около Троуп, — отчеканил Паркер таксисту.

Мужчина крепко зажал руку Паркера у себя между ног и ничего не говорил.

Как только они вошли в комнату, мужчина настоял на том, чтобы Паркер включил хоть маленькую лампочку.