Чикагская петля

Молча, погруженный в эти мысли, Паркер медленно подошел к окну посмотреть на шумно играющих на улице детей. Женщина тоже не говорила ничего после того, как произнесла ту последнюю ложь, но Паркер спиной чувствовал, что она смотрит на него. Он чувствовал ее внимание, словно ощущал его вес на своей спине и плечах.

Наконец, она спросила:

— А что ты делаешь? На ночь снимаешь все это?

Она пристально разглядывала его волосы.

— Ты о чем?

Она в ужасе отступила, не спуская с него глаз.

— Не двигайся! — сказала она уже у двери. — Только тронь меня. Я закричу! — она открыла дверь и прокричала в дверях. — И у тебя будут проблемы, козел!

— Я бы не смог причинить тебе боль, — спокойно сказал Паркер. — Я уже убил одного человека. Это было ужасно.

Это была чистая правда, но она была словно взрывная волна, которая вышибла женщину из двери, вынесла вниз по лестнице. Паркер увидел ее в окно: она убегала со всех ног, не оглядываясь.

Комната показалась ему вдруг давяще пустой, да и сам он как-то сжался после того, как женщина убежала. Но ему нужно было сказать ей о том, что он сделал, и он хотел, чтобы она ушла.

И все-таки ему не следовало выходить на улицу днем. Его время — темное.

Выставка Мэплторпа еще не закончилась в Музее современного Искусства. Баннер «Мэплторп» все еще висел над входом. Из любопытства и от скуки Паркер снова пошел на эту выставку и смотрел на мужчин в кожаной одежде и голых.

На рабов в оковах и окровавленные гениталии и набухшее человеческое мясо, и сейчас ему казалось, что в этих фотографиях есть свое достоинство и прямолинейность, которые он не замечал ранее. В них был пафос, в некоторых — юмор, они уже не казались ему просто похотливыми. В некоторых из них Паркер даже нашел особый трагизм. Он пробормотал, что фотограф — смертельно больной человек. Об этом говорило последнее фото ряда. Этим он привлек внимание бородатого мужчины, который обернулся к нему и сказал:

— Вот это фото такое печальное. Он совсем плох!

На фото, сделанном Джейксом, его друг был бледен как мертвец, со впалыми щеками и пустым взглядом — кожа да кости. Он был словно дикий, будто его оставили на долгие годы одного на необитаемом острове, где он без конца боролся за выживание, истощался, терял мышечную массу и бледнел. Это было лицо потерянного и обреченного человека.

Это фото было сделано месяц назад, вскоре после того, как Паркер с Барбарой сходили на эту выставку. За это время Мэплторпу стало хуже, и он, скорее всего, позвал Джейкса, который сделал этот его портрет, и добавил к уже выставленным фото. «Он совсем плох» могло значить только одно, и Паркер, который ненавидел Мэплторпа раньше, теперь так сочувствовал ему.

В тот же самый день, когда стемнело, Паркер сел на поезд в Скоки и приехал на кладбище, к могиле Шэрон. Он принес цветы, положил их на могильный камень, на котором было уже выгравировано ее имя. Он встал на колени и попробовал молиться, но его слова не выражали ничего, кроме бессмысленного протеста: он жаловался и скулил. Но и это не помогало. Шэрон здесь не было.

Он полагал, что, приняв обличие Шэрон, возможно, сможет избавиться от своего раскаяния.

Этого не случилось, но он узнал Шэрон лучше. Она была болезненной и безрассудной, жалкой, нуждавшейся в помощи, опустошенной, импульсивной, иногда даже опасной. Она никому не сделала зла, но почему же такой безобидный человек был так одинок? Но она действительно была одинока. Безобидность не делает тебя сильнее, она делает тебя уникальным и одиноким, она постоянно подвергает тебя риску. А одиночество так сильно давило на Паркера, что он почти все это время чувствовал себя невидимым. Как, должно быть, чувствовала себя Шэрон.

В течение следующих нескольких дней он почти ни с кем не разговаривал — только с продавцом в магазине. Он покупал консервированную еду, которую подогревал в своей маленькой паленой микроволновке, сданной ему вместе с комнатой. Иногда он покупал еду на вынос у трусливого, постоянно взволнованного вьетнамца в другом конце квартала: лапшу с жирным соусом, вареные мокрые овощи. Если кто-то при встрече или на прощание говорил почти автоматическое «как дела?» или «хорошего дня», это почему-то трогало Паркера, и он чувствовал глупую благодарность. Но потом он ощущал себя еще более одиноким: ведь еще раз убеждался в том, что знает, чего ему не хватает.

Он купил самый дешевый черно-белый телевизор. По размерам не больше, чем его микроволновка, да и по внешнему виду очень подходящий. Он не выключал его целыми днями до тех пор, пока не ложился спать. Телевизор немного освещал комнату и важно болтал, что привносило хоть какую-то жизнь в эту комнату. Часто Паркер одновременно слушал радио, и его утешало то, что он находится постоянно среди различных звуков и шумов.