Чингисхан. История завоевателя Мира

Поэтому [выступив] из Хургана в середине месяца шаабан [сентябрь 1256], царь стал готовиться к тому, чтобы напасть на крепости и уничтожить убежища Рукн ад-Дина; и он послал приказ войскам, находящимся в Ираке и других местах, находится в готовности. После этого правый фланг под командованием Бука-Темура и Коке-Ильгея проследовал через Мазендеран, а левый фланг, под командованием Тегудер-Огула и Кед-Буки, — через Хувар и Самнан. Царевичи Балагай и Тутар с иракскими войсками выступили из Аламута, а сам царь выдвинулся[1779] с воинами, которые не чувствуют боли, и тяготы войны для них — как освежающий напиток.

Они ушли, и лицо мира потемнело: небеса ослепли [при виде] Сухраба[1780]

.

И он вновь послал вперед ельчи, чтобы сообщить, что осуществил свое намерение /108/ выступить против Рукн ад-Дина. Последний же к своим преступлениям добавил лживые оправдания и глупые отговорки, а если бы он вышел навстречу царю с чистым сердцем, тот преподал бы ему урок, сказав: «Кто старое помянет», и бросил бы взгляд снисхождения и прощения на его обиды, и улыбнулся бы улыбкой согласия в ответ на его просьбы.

Когда царский балдахин, касающийся неба и покоряющий землю, проследовал через Фирузкух, они отправили назад ельчи и приступили к разрушению стен и крепостных валов. Вместе с ельчи прибыл вероломный везир и незадачливый министр Кай-Кубад со лживыми словами и уловками. Он пообещал уничтожить их крепости и убежища и стал просить позволить Рукн ад-Дину остаться еще на один год и пощадить от разрушения крепости Аламут, Ламмасар[1781] и Лал[1782], которые издревле были их домами. Рукн ад-Дин же, говорил он, сдаст остальные крепости и подчинится любым приказаниям. Он отправил правителю (muhtasham) Гирдкуха и правителю (muhtasham) крепостей в Кухистане предписание (parvana) /109/ явиться к царю. И Рукн ад-Дин думал, что так он сможет избежать своей участи, а везир этим обманом сломит непоколебимую волю Судьбы.

Когда царские войска достигли района Касрана[1783], крепость Шахдиз, которая лежала у них на пути, была окружена [войсками под командованием] Кед-Буки. Они взяли ее в кольцо и захватили ее штурмом через один или два дня. Они взяли также еще две или три другие крепости, находившиеся поблизости.

И царь послал ельчи во второй раз и приказал ему выйти из крепости, как он обещал. И вновь он отправил их назад с отговорками, надеясь оттянуть [какие-либо действия] и дожидаясь выпадения осеннего снега. Он поставил условие, чтобы его цитадели не подвергались осаде и чтобы в них не было боев и грабежей, и согласился отдать своего сына с тремя сотнями людей в заложники (hasbar) и разрушить все свои крепости.

Царь согласился на его просьбу и остановился в Аббасабаде возле Рея, чтобы дождаться выполнения им своих обязательств; и войска, окружавшие крепости, сняли осаду. В назначенное время Рукн ад-Дин прислал дитя семи или восьми лет от роду, /110/ которое, как он сказал, было его сыном, вместе с несколькими своими старшими чиновниками. Будучи человеком великой мудрости и проницательности, царь понял, что это был лже-сын и что еще требовалось доказать его отцовство. Он допросил Шаханшаха и министров Рукн ад-Дина, которые прибыли ранее. И те из них, чьи сердца были осквернены ересью, не сказали правды, но мудрый царь сам обо всем догадался, однако не подал виду, а принял ребенка ласково и с подобающими почестями, а потом разрешил ему вернуться домой. После того, покинув Аббасабад, он разбил лагерь в Пишкил-Дара[1784].

И день за днем Рукн ад-Дин /111/ ходатайствовал о возвращении своего брата, везира и остальных, и его слуги, будучи плохими советчиками, продолжали [сбивать его] с истинного пути покорности и уводить в пустыню заблуждений. Когда фальшивый сын вернулся к своему незадачливому отцу, последний послал заложниками другого своего брата, Ширан-шаха, с тремя сотнями людей, в то время, в которое им было назначено прибыть после возвращения того проклятого, его лже-сына. Своим притворством он рассчитывал вынудить царские войска повернуть назад и не переставал просить, чтобы его брату и министрам, которых он послал ранее, было позволено вернуться, а ему самому — не выходить из крепости, пока зима не сменится весною и страх и ужас не покинет его сердца.