Чингисхан. Верховный властитель Великой степи

«Всякий старшина или у кого много скота метит своим знаком жеребцов и кобыл, верблюдов, быков и коров, и всякий крупный скот; с меткой пускает их пастись без всякой стражи в равнины и в горы; если скотина смешается, отдают ее тому, чья метка»[745].

«Если кто-то будет копать землю после того, как она покрылась травой, или по неосторожности разведенный им огонь уничтожит пастбище, виновный вместе со всей своей семьей будет убит»[746].

«Кто возьмет товар и обанкротится, потом опять возьмет товар и опять обанкротится, потом опять возьмет и опять обанкротится, того предать смерти после третьего раза.

Кто даст пищу или одежду полоненному без позволения полонивших, тот предается смерти.

Кто найдет бежавшего раба или убежавшего пленника и не возвратит его тому, у кого он был в руках, подвергается смерти…»[747]

Гильем де Рубрук был, пожалуй, одним из немногих, кто утверждал, что человекоубийство у монголов каралось смертной казнью. Думается к более позднему периоду относится известие персидского историка XV века В. Мирхонда: «От казни за преступление (умышленное убийство. — А. М.) можно отпуститься пенею, заплатив за мусульманина сорок золотых монет (барыш), а за китайца рассчитывались одним ослом»[748].

Как явствует из древних источников, большинство других случаев нарушения интересов отдельных личностей относится к преступлениям, связанным с собственностью, и в частности, с ее кражей.

«Похищение скота всегда считалось грехом, но все же оставалось весьма распространенной практикой среди степных кочевников и приводило к возникновению кровной вражды и взаимным набегам… Чингисхан объявил, что кража скота будет отныне караться смертью… Любой человек, который нашел какие-либо товары, деньги или животных и не сдал их ближайшему надсмотрщику, считался вором, а наказанием за воровство была смерть»[749].

Пэн Да-я и Сюй-Тин в своих путевых заметках «Краткие сведения о черных татарах» упоминают даже о коллективной ответственности за воровство[750].

Суровое наказание за «копание земли» и «уничтожение огнем пастбищ» объясняется тем, что пастбища являлись основой жизнедеятельности скотоводов-монголов. От их качества зависело состояние основной отрасли их хозяйства — скотоводства, от него — благосостояние и во многом боеспособность самих скотоводов-кочевников, а значит и государственная безопасность. Именно поэтому обязанность по охране пастбищ, недопущению их порчи была возведена Чингисханом в ранг имперского закона.

Главным видом среди преступлений против хана и государства, по мнению Г. В. Вернадского, является «нарушение крепостного устава», которое выражается в невозвращение беглого раба или пленника его законному собственнику.

А известие аль-Макризи о том, что «смерти будет предан тот, кто даст пищу или одежду полоненному без позволения полонивших», очевидно, имеет отношение не только к «нарушению крепостного устава», но и к специальной ясе Чингисхана, которой регулировался вопрос об окончательной судьбе и принадлежности пленного: после того как монгольский военачальник и специальный чиновник (судебный пристав) устанавливали степень его виновности в сопротивлении монгольским войскам, а также возможность его дальнейшего использования для государственных нужд, пленный окончательно становился либо рабом пленившего его монгольского воина, либо зачислялся на военную или хозяйственную службу монгольского государства[751].

Выше шла речь о правонарушениях «против жизни и интересов отдельной личности», а также «против хана и государства», которые Яса («Книга Великой Ясы») признавала в качестве преступлений, подлежащих наказанию[752].