Чингисхан. Верховный властитель Великой степи

В соответствии с древней традицией, которая указом Чингисхана впоследствии приняла силу закона[519], монголы перед выступлением в боевой поход осуществляли обязательный ритуал жертвоприношения Черному боевому знамени, в котором, по убеждению древних монголов, хранилась «сулдэ», жизненная сила великих предков, которые являлись гениями-хранителями рода.

^{Девятибунчужное белое знамя Чингисхана. Современная реконструкция. Монголия.}

Очевидно, и тогда, перед выступлением в поход против найманов, «Чингисхан сам встал на колени перед Священным Черным бунчуком и поклялся, что отныне и во веки веков это Боевое Черное знамя-покровитель монголов будет почитаться как главная их святыня…

Эта клятва Чингисхана проистекала из его тэнгрианского мировоззрения. Он фанатично верил в силу Всевышнего Вечного Тэнгри, считал его вспомоществование залогом всех своих побед…

Совершенные жертвоприношения Боевому Черному знамени-покровителю подняли боевой дух монгольского войска и всего народа, укрепили их веру в собственные силы, их сердца переполнились гордостью за свой Улус, безграничной верой в сверхъестественные силы Чингисхана; скотоводы-кочевники и военные мужи морально сплотились, все их устремления были направлены на достижение одной, общей цели. Это моральное преображение монгольского народа стало одним из важных факторов укрепления военной мощи его армии.

Монголы свято верили в то, что Боевое Черное знамя-покровитель обладает фантастической силой, таит смертельную угрозу для любого врага. И все потому, что оно вобрало в себя силу Всевышнего Вечного Тэнгри, являлось, своего рода, посланником, личным представителем Небесного Владыки.

Совершая жертвоприношения Боевому Черному знамени-покровителю, вверяя ему судьбу своего Улуса и исход своих военных действий, монголы были убеждены, что напрямую общаются со своим Небесным Покровителем, Всевышним Вечным Тэнгри, и удостаиваются его харизмы»[520].

Итак, в день после полнолуния — шестнадцатого числа первого летнего месяца года мыши (1204 г.), окропив Боевое Черное знамя, Чингисхан выступил «повоевать найманов». Реорганизованная многотысячная рать Чингисхана совершила более чем 1300-километровый переход от реки Халхин-гол до восточных отрогов Хангайских гор, где протекает река Орхон. Людям и лошадям, очевидно, нужна была передышка. Да и численный перевес, как признавали сами монголы, был все же на стороне врага.

Тогда один из сподвижников Чингисхана, Додай чэрби, посоветовал ему, как сбить с толку противника, обеспечив тем самым себе передышку и подготовку к решающему сражению: «Пусть каждый муж, живая каждая душа по пять костров разложит ночью разом, чтоб навести нам на найманов страху… Покуда будут сбиты с толку, запуганы кострами нашими враги, дадим своим коням мы передышку, откормим их, и вот тогда, пожалуй, самая пора напасть нам на передовые их отряды, преследовать до главного их стана, воспользоваться паникой врага и одолеть его в решающем сраженье»[521].

Эта уловка Чингисхану удалась: враг был дезориентирован, Таян-хан оказался в растерянности, запаниковал.

Тем временем монголы Чингисхана, разработав тактику ведения боя, кстати, в поэтической (!) форме описанную автором «Сокровенного сказания монголов», выстроились в боевой порядок, который окончательно поверг в сомнения и страх не только Таян-хана, но и его союзников, в частности, Жамуху, которые, как свидетельствует «Юань ши», не ожидали увидеть перед собой «войско, исполненное твердого порядка»:

«Отогнав передовой отряд неприятеля, наши ратники выстроились в боевой порядок; и было решено:

«Как колючки караганы[522]
В тело недруга вонзая,
Тут и там его терзая,
Нанесем ему урон;
Словно бешеной волною,
Градом стрел врагов накроем
И волною отойдем;
Клин в его ряды вбивая,
Разрывая, расчленяя,
Оборону мы прорвем[523]

».

Отдав главные силы под начало Хасара, а запасный табун — Отчигин ноёна, сам Чингисхан поскакал впереди своего войска»[524].