Чингиз-хан

Численность третьего корпуса, всего лишь полтумэна, под командованием Алак Нойона, Сон-гту и Тугая указывает на то, что у него было две задачи: первая — обеспечить безопасное форсирование реки Ангрен, подле которой стоял Бенакет, через него шла дорога на Самарканд, и вторая, не менее важная, — в случае, если Мухаммеда удастся выманить за стены Самарканда, встретить его в открытом поле и разгромить. Без сомнения, Чингиз-хан желал встретиться со своим противником в открытом бою. Собственно, для этого и выставлялся вперед один и довольно слабый отряд. Хорезм-шах должен был клюнуть на приманку.

Свойственная монголам практика полного уничтожения населения завоевываемых земель была еще мало известна хорезм-шаху. С его точки зрения, оборонительное сражение у стен Отрара была стратегически наиболее желательно, ибо с имеющейся в его распоряжении армией в 100 000 человек, подходившей к городу с востока, и силами 60-тысячного гарнизона в самом городе можно было надеяться зажать Джагатая и Угэдэя (Огдая)_чмеж двух огней.

Но, глядя на ситуацию глазами Чингиз-хана, мы легко можем представить, как должны были развернуться события: в случае угрозы монгольскому отряду, стоящему у Отрара, третий корпус сразу отступит от Бенакета и соединится с ним, Джучи тоже поспешит вернуться с низовий реки, на подмогу Угэдэю (Огдаю) и Джагатаю, и когда завяжется сражение, Чингиз-хан и Туле, как гром среди ясного неба, нанесут молниеносный удар во фланг и тыл хорезмийской армии.

Если нам возразят, что подобный план целиком зависит от точности и слаженности действий широко разбросанных сил, следует возразить на это, что монголы прекрасно справились с подобным маневром в самых различных условиях.

Однако решающего сражения не произошло: Мухаммед так и не решился выйти за крепостные стены, и все три монгольских корпуса начали методичное уничтожение всех очагов сопротивления вдоль берегов Сыр-Дарьи, более не опасаясь вмешательства хорезм-шаха.

Теперь Чингиз-хан решил прибегнуть к хитрости. Он прослышал о разногласиях между хорезм-шахом и его матерью и решил воспользоваться ими.

Историк Ан-Насави в своем «Жизнеописании Джелаль эд-Дина, сына Мухаммеда» так рассказывает об этом: «К Чингиз-хану явился Бадр эд-Дин ал-Амид, замещавший визира султана в стране тюрок. Бадр эд-Дин ненавидел султана (хорезм-шаха) за то, что тот убил его отца, кади ал-Амида Саада, его дядю по отцу, кади Мансура, и нескольких его двоюродных братьев по отцу. И придя к ужасному Чингиз-хану, он сказал: «У меня есть мысль, чтобы ты применил против него хитрость, вследствие которой он сам стал бы подозревать эмиров своих войск». Бадр эд-Дин сказал, что между султаном и его матерью воцарилась неприязнь и возникли раздоры. Беседа продолжалась, пока они не условились, что Бадр эд-Дин ал-Амид подделает письма от имени военачальников — родственников матери султана Мухаммеда, упоминая в них о том, что де «мы с нашими племенами пришли из страны тюрок к султану, желая лишь верно служить его матери. И мы помогали ему против всех государей земли, пока он не завладел ею. И вот теперь изменилось его намерение в отношении прав его матери: он ведет себя заносчиво и непочтительно, хотя раньше во всем слушал ее.

Поэтому она приказывает оставить его без помощи. А мы ожидаем твоего (т. е. Чингиз-хана) прихода, чтобы следовать твоей воле и твоему желанию».

Чингиз-хан отправил эти письма через одного из своих приближенных, якобы совершившего побег. Тот распространял их, и мир помрачился в глазах султана и ослабела его решимость.

Чингиз-хан послал одного из верных ему людей к Тюркан-хатун в Хорезм, и тот так передал ей: «Мне известно, как непочтительно поступил твой сын в отношении твоих прав. Теперь, с согласия его эмиров, я выступаю против него, но не стану нападать на те области, которыми владеешь ты.

Если ты принимаешь это, то пришли ко мне кого-нибудь, кто удостоверит тебе мое обязательство, а затем тебе будут отданы Хорезм, Хорасан и то, что соседствует с ними по ту сторону Джейхуна (Аму-Дарьи)».

Ответом ее на это послание было то, что в скором времени она в страхе выехала из Хорезма и оставила его на произвол судьбы»[7].

Итак, поддельные письма попали в руки хорезм-шаха… Цель монгольского хана была достигнута. Мухаммед перестал доверять своей тюркской гвардии и тем военачальникам, которые пользовались авторитетом в глазах его матери. В верхах хо-резмийской армии наметился разлад.

Но, несмотря на это, Отрар отчаянно сопротивлялся. Город был хорошо укреплен, удобно расположен, имел мощный гарнизон. Командовал им тот самый Инальчик (Инальджук, Инал-хан), на руках которого была кровь монгольских и мусульманских купцов — и, быть может, лазутчиков, уже известного нам каравана. Инальчик (Инальджук), человек алчный и жестокий, но воин испытанной отваги и большого военного мастерства, природная смелость которого укреплялась и удесятерялась еще и осознанием того, что никаких надежд на спасение и пощаду у него нет, дрался как лев.