«Чингизово право». Правовое наследие Монгольской империи в тюрко-татарских ханствах и государствах Центральной Азии (Средние века и Новое время)

Природа биликов до сих пор исследователями однозначно не выявлена, что и приводит к различным представлениям о ней различных специалистов. Так, например, Й. Хаммер-Пургшталль, а из современных исследователей — Е. И. Кычанов склонны полагать, что билики являлись разновидностью ханских указов или приказов, действовавших наряду с иными видами законодательных актов в Монгольской империи и чингизидских государствах[180]. П. М. Мелиоранский, а из современных исследователей — Т. И. Султанов и Р. П. Храпачевский уточняют это представление, полагая, что билики содержали нормы процессуального права[181].

Более того, ряд авторов (И. Н. Березин, Э. Хара-Даван, В. А. Рязановский, Н. Ням-Осор, Р. П. Храпачевский) считают, что билики составляли часть Великой Ясы[182] — с чем не соглашаются, в частности, С. Максуди Арсал и Т. И. Султанов[183]. В своё время мы высказывали точку зрения относительно «доктринального» характера биликов в системе источников права Монгольской империи[184], однако поскольку наше исследование было в большей степени посвящено ханским ярлыкам, то мы ограничились лишь общим предположением.

Теперь намерены вновь вернуться к этому вопросу и попытаться доказать свою позицию относительно того, что билики играли роль «правовой доктрины» Монгольской империи, играя существенную роль в формировании и поддержании имперской правовой идеологии, вместе с тем не содержа собственно правовых положений, применяемых непосредственно.

Итак, прежде всего считаем целесообразным обратиться к самому понятию «билик», которое было распространено как в тюркском, так и в монгольском обществе ещё задолго до создания империи Чингис-хана. Собственно, первыми этот термин ввели в употребление тюрки.

Так, например, если мы обратимся к словарям тюркского языка, то обнаружим, что термином «билик» («билиг» обозначались такие категории как «знание», «ум», «разум» или «мудрость», «совет» (наставление), «осмотрительность» и т. п. Подобная совокупность значений отражена как в древнем «Диван Лугат ат-Тюрк» Махмуда ал-Кашгари, так и в современном «Древнетюркском словаре»[185]. В монгольском языке «билиг» также означает «разум, мудрость, дар, премудрость, проницательность»[186]. Как видим, среди довольно многочисленных значений этого термина нет ни одного, которое позволило бы чисто этимологически связать этот термин со сферой права или судебного процесса.

Более того, ряд авторов (в частности, П. М. Мелиоранский, а за ним и В. В. Бартольд) проводит прямую параллель между биликами Чингис-хана и знаменитым «Кутадгу биликом» — сочинением караханидского мыслителя и государственного деятеля XI в. Юсуфа Баласагуни[187], которое изучалось исследователями даже более подробно, чем билики Чингис-хана (поскольку, в отличие от высказываний основателя Монгольской империи, сохранилось полностью)[188]. По мнению упомянутых исследователей, и совокупность высказываний самого Чингис-хана могла называться «Кутадгу билик»[189]. Однако в сочинении Юсуфа Баласагуни мы также не находим ни одного собственно правового предписания: фактически это сборник советов и назиданий о том, как организовать государство и чем следует руководствоваться в своей законодательной деятельности[190]. Ни одной конкретной правовой нормы это философско-этико-политико-правовое сочинение не содержит.

Итак, как видим, само понятие «билик» ассоциировалось с мудростью, передачей знания, опыта и т. д., представляя собой теоретическую и идеологическую основу организации государственной власти и правовой системы в тюрко-монгольских обществах. Строго говоря, высказывания Чингис-хана даже не могут быть охарактеризованы исключительно как правовые, имея в той же степени характер и этический, и бытовой, поскольку зачастую основаны на собственном житейском опыте основателя империи. По какой же причине исследователи посчитали билики разновидностью ханских указов, имевших силу закона?

Думается, что во многом подобный подход связан с почитанием Чингис-хана как основателя Монгольской империи и формирования его образа как создателя монгольского права вообще, о чём мы уже неоднократно говорили выше. В связи с этим любое его высказывание воспринималось его потомками и их подданными как незыблемый закон (так что включение монгольскими исследователями в число биликов и высказываний Чингис-хана из «Сокровенного сказания» и т. п. не выглядит совсем уж некорректным). Более того, выше, в процессе анализа Великой Ясы, мы уже рассмотрели примеры, когда Чингис-хану приписывались некие правовые нормы и установления, которые он никогда не создавал! То есть речь идёт о разного рода правовых фикциях и даже правовых фальсификациях.