Чиновничье болото

Он смотрел на Катю с таким удивлением, что даже на мгновение ему показалось, будто его глаза повисли на капиллярах. Ужас обуял нашего героя: получается, под землей целого региона находится старинный лабиринт, который ведёт во все концы Краснодарского края. А в лабиринте живут гигантские жабы, питающиеся человеческим мясом…

— Полноте, — проговорила Катя, словно прочитала его мысли. — Остальные выходы запечатаны. Нет, через них можно пройти, но отворить ворота под силу только человеческому существу. Амфибии, в силу своего низкого развития по сравнению с Homo sapiens, выбраться не сумеют. Так и снуют по лабиринту, пока Самолин или Зайчук их не выпустят. Ты ешь, ешь. Завтра, на рассвете мы двинемся в путь. И тратить драгоценное время на завтрак будет некогда. Да, пока не забыла, хочу кое-что тебе отдать, — цыганка стала шариться в рюкзаке и (о, чудо!) вытащила айфон. Он схватил свою любимую игрушку, даже не поблагодарив Катю. Но похоже Катя не особо нуждалась в его благодарностях. Она смотрела на него, как на ребёнка и улыбалась. — Бесполезно, здесь нет связи. Ты побереги батарею. Она тебе ещё понадобится. Если, конечно, твои глаза не светятся, как фонтан в парке Галицкого.

Он аккуратно засунул телефон в карман джинсов. Его глаза стали медленно слипаться, и он погрузился в сон.

Ему снился цех, куда он ходил с Алексеем Владиславовичем. В цехе по-прежнему клубились разноцветные облака пыли, только машины работали сами по себе. Рабочих в цехе не было. Он повернулся по сторонам, а потом начал всматриваться в клубы дыма и увидел силуэт чего-то огромного, чего-то страшного. Дым развеялся и на него смотрела голова огромной жабы. Жаба открыла рот и произнесла голосом Ильи Ивановича: «Жабий король всё равно тебя съест! Жабий король всё равно тебя съест!» Жаба ещё больше выросла в своих размерах и перешла на крик: «Жабий король всё равно тебя съест! Жабий король всё равно тебя съест! Жабий король всё равно тебя съест!».

Он вздрогнул и проснулся.

— Наконец-то, соизволил проснуться, — укоряла его Катя. — Пора двигаться в путь, но для начала я хочу, чтобы ты меня выслушал. Как ты уже знаешь, жабы реагируют на свет. Но ещё эти твари реагируют и на движение. Если ты двигаешься без света, это вовсе не значит, что жабы тебя не увидят. Замри, как истукан. Если устанешь, прижимайся к стене. Услышишь шипение — не двигайся. Ты всё понял?

— Д-даа…. — промямлил он.

— И не забывай выключать фонарь на айфоне, как только услышишь шипение, — дополнила Катя, надевая огромный чёрный рюкзак.

Он смотрел на неё, думая, как же ей тяжело-то бедненькой, а потом к своему удивлению, как истинный джентльмен, раздосадованный тем, какие тяжести вынуждена таскать пожилая леди, предложил помочь понести шпица. Цыганка отказалась, напомнив, что им некогда, а Сталин неодобрительно, с ненавистью зарычал. Вот так и отправилась в путь эта странная компания: цыганка с рюкзаком за спиной да шпицем под мышкой и модный молодой человек с айфоном — самое тяжёлое, что он нёс. Банку с его почкой положили в Катин рюкзак — путники сошлись во мнении, что так будет надёжнее. По дороге он попытался заговорить с Катей о журналистах, которые могут рассказать о чиновничьем болоте на всю Россию, но Катя отмахнулась. Внимание прессы её не интересовало, да и к чему ей оно?

Они шли где-то с полчаса, он уже начал уставать. И тут Катя остановилась, указав на чёрные развалины:

— Всё. Пришли. Ты помнишь, что я тебе говорила?

— Не двигаться, когда раздастся шипение, и выключить фонарь на айфоне…

— Хорошо, — перебила его цыганка. — Мы со Сталиным пойдём первыми, а ты не отставай.

Сталин (этот мерзкий маленький блоховоз), снова неодобрительно зарычал. Но на этот раз не с ненавистью, а как будто с усмешкой. Но он тут же отвлёкся от шпица, когда перед ним предстал вход в древний лабиринт. Сперва ему показалось, что это спуск в подземный переход, но когда он увидел величие древней конструкции, то невольно ахнул. Ровные каменные ступени, ровнее, чем в каком-нибудь московском метро и не менее ровные стены с рисунками, надо полагать, из древнегреческих мифов. Впервые в жизни он пожалел, что как следует не изучил в школе историю. Но увиденное заставило его немного покраснеть: настенная живопись древних греков носила явно порнографический характер.