Конфликтная сторона хоть и покраснела слегка, но и на этот раз не растерялась:
- А я уже придумал, - опять соврал, и экспромтом: - городская квартира – твоя, тебе досталась от отца, бери со всем хламом, - так с горечью обозвал стильную меблировку, совсем недавно сделанную по индивидуальному заказу Надежды Сергеевны, - банковские накопления в валюте и в рублях – пополам. – Никакой валюты у них не было и в помине, а почти все рубли ушли на благоустройство квартиры, но он не знал, взвалив с облегчением все финансовые операции на неё. – Мне тоже понадобится кое-что на съём жилья, да и до зарплаты надо как-то дотянуть. «Жигулёнка» я возьму себе, он почти заново собран моими руками, а у тебя развалится на первом же километре.
«Вот!» - обрадовалась другая конфликтная сторона. – «Вот на чём я тебя ущучу! Не уступлю, ни за что!»
- Машина – моя! – повысила голос, зло сверкая серебряными искрами больших серых глаз, несколько оголённых от утерянных ресниц. Она вспомнила, как они долго копили на машину, откладывая из скудных зарплат, краснея, брали из пенсий стариков, наконец, решившись, взяли кредит, и вот она, вожделенная «пятёрочка» в дачном дворе. Вспомнила, как оба учились на курсах, хвастаясь успехами, как шумно, хотя и бедно, отпраздновали получение корочек и, наконец, выехали впятером на красной «пятёрочке» на природу. Надежда Сергеевна вздохнула: было! – Забирай все накопления, а машина – моя, и баста!
- Но… - попытался он возразить.
- Никаких «но»! – почти закричала автолюбительница и хотела уже, не сдерживаясь, подкрепить свои притязания парой-тройкой неутешительных замечаний относительно хозяйственной несостоятельности претендента, но тут дверь комнаты приоткрылась, и внутрь, не заходя, заглянул сын. С любопытством оглядев взъерошенную пару, спросил недовольно:
- Чё раскричались-то? На весь дом?
- Да вот, - с досадой пояснил отец, - машину делим.
Сашка сразу же юркнул в комнату, остановился у дверей и чуть улыбнулся мгновенно осенившей разумной мысли.
- А чё её делить? Запишите на меня, и спорам конец! – и коротко пояснил свои притязания: - Мне тоже должно что-нибудь обломиться.
С минуту разглядывая сообразительного отрока веселеющими глазами, отец вдруг не к месту неудержимо расхохотался.
- Вот что значит незакрепощённый молодой ум, - еле произнёс, утирая выступившие слёзы. – Р-р-аз! – и выход готов! – повернулся к нахмурившейся и совсем не обрадованной матери. – Я – за!
- Мал ещё! – и к сыну: - У тебя и прав нет.
- Выучусь за зиму, - обнадёжил ушлый отпрыск. – А пока буду давать вам по доверенности. – Он был сведущ в автоюрисдикции. – Пока, мне надо… - и исчез, махом разрубив разводной гордиев узел.
А тяжбущиеся или тяжущиеся посидели молча, осмысливая материальную потерю, ради которой можно было всласть пошипеть друг на друга. На лице отца по-прежнему играла довольная улыбка, а её глаза продолжали искрить, медленно смиряясь с неудачей.
- Слушай, как это тебе удалось охмурить меня?
У охмурика ещё больше растянулись губы в улыбке.
- Мне почему-то помнится, что объектом был я, а не ты.
Она не стала возражать против немыслимой и обидной дерзости, мысленно вглядываясь в такое далёкое, полузабытое и такое безмятежное прошлое.
- Вы приходили в ночнушку всегда втроём: один худой и высокий, второй – коренастый, пресного обличья, оба – брюнетистые, а ты – русый крепыш-увалень, улыбчивый, с весёлыми голубыми глазами. – Она перевела взгляд оттуда сюда. – Теперь ты не тот, завял. А где те, что с ними?
Иван Борисович заложил руки за голову, откинулся к стенке, тоже погружаясь в счастливую молодость.
- Длинный, что в очках, стал заслуженным учителем, уехал в маленький городишко на Тамбовщине, родил четверых огольцов, бедствует и бодрится, выживая за счёт огорода. Коренастый окончил медицинский, помыкался здесь среди местных хапуг, не прижился, ушёл в армию, уехал на Дальний Восток и служит во флоте на одном из кораблей. – Иван Борисович замолчал, завидуя друзьям. – Дороги наши так широко разошлись, что и перезваниваемся редко - не о чем, – он тяжко вздохнул. – Мы ещё в школе решили не толпиться вместе с большинством в экономистах и юристах, не плодить торговцев с высшим гуманитарным образованием, а честно послужить отечеству и народу.
Надежда Сергеевна повернулась спиной к окну так, что не стало видно лица против света, неудобно умостилась на узком подоконнике.
- Не повезло пацанам, не то, что тебе. - Иван Борисович, словно подстёгнутый, рывком оторвался от стены, пересел на освободившийся стул у стола, упёрся в неё недобрым взглядом когда-то весёлых голубых глаз. – Тебя отец пристроил на тёплое местечко. – Она умела и любила ударить под дых, с удовольствием наблюдая за корчившейся жертвой, тем более, что этому приспособленцу крыть было нечем. – Ты меня тогда с первого взгляда зацепил, да так, что разума и воли лишилась, словно оглоушил да и взял тёпленькую, несмотря на возражения отца.
- Никто тебя не брал, - пытался отбояриться от незаслуженной зацепки наглый соблазнитель, - ты сама на мне повисла, да так, что и не оторвать.