Чёрная дыра

А через пару часов, в темной комнате, лежа на холодной кровати, я вдруг как-то особенно отчетливо ощутил чувство голода, удовлетворить которое не имел права. Сквозь небольшое занавешенное окно я смотрел на краешек Луны, подглядывающей за мной между рамой и гардиной, и буквально всем своим существом ощущал, как жесточайший голод терзает мои внутренности.

Умом я понимал, что никакого голода быть не должно — не так уж и давно я ел в последний раз. Но чувства были сильнее разума. Мне просто хотелось ЖРАТЬ!

Ночью я не выдержал. Резко сев на кровати, я несколько минут прислушивался, пытаясь определить, не поджидает ли кто меня за дверью. Потом осторожно вышел в коридор и бесшумно прокрался на кухню. Ни посуды, ни кастрюли с супом на столе не было, и понадобилось несколько секунд отчаянных усилий, чтобы убедить себя, что суп и вся прочая еда — в холодильнике, а посуда — в посудомойке или в шкафу, а вовсе не спрятаны от меня. Стараясь не шуметь, я открыл холодильник и набрал из него полные руки продуктов. Едва сдерживаясь от страстного желания съесть все немедленно, я точно так же тихо вернулся в свою комнату и только тогда позволил себе наброситься на еду.

Но наевшись до отвала, я ощутил жгучий стыд. Всегда ненавидел «крыс», а теперь вот сам, как самая распоследняя «крыса» своровал еду у собственной семьи. Кровь бросилась мне в лицо, и было очень хорошо, что этого никто не мог видеть. Раньше мне было страшно, голодно и немного жалко себя, а теперь я не знал, куда деваться от чувства стыда. И какое из этих состояний я готов терпеть дольше, не пожелал бы решать и самому заклятому врагу.

Луна продолжала нагло подглядывать в щель между рамой и занавесками. Я смотрел на светло-желтый прямоугольник окна и по моему лицу катились крупные слезы.

Глава 7

Несмотря на твёрдую решимость больше никогда не воровать еду, на следующую ночь я снова не сдержался. До этого весь день я отказывался от завтрака, обеда и ужина, ссылаясь на отсутствие аппетита, а на самом деле сгорая от стыда за кражу продуктов накануне, и не считая возможным быть иждивенцем на шее у жены. Но как только на дом опустились сумерки и семейство начало готовиться о сну, я внезапно ощутил уже знакомые позывы просто зверского голода.

Несколько часов я отчаянно держался, не давая воли своим инстинктам. Причем, держался в буквальном смысле слова, поскольку сидел на полу, обхватив руками ножку кровати, лишь бы не помчаться за едой на кухню. Потом усталость взяла свое и я задремал. А когда очнулся, в лицо мне светила слабая лампочка из холодильника, а руки жадно выгребали с полок колбасу, масло, сыр и даже майонез. А карман штанов оттопыривал неизвестно откуда появившийся, батон.

Я снова унес продукты в свою комнату и ел там в полной темноте, словно животное, давясь от жадности и ощущая, как наливается кровью лицо от невыносимого чувства стыда. Насытившись, я некоторое время сидел, тупо разглядывая светлый прямоугольник окна на фоне абсолютно тёмной комнаты. Ветки деревьев отбрасывали на него свои тени. Тонкие тёмные линии качались в такт неслышимым порывам ветра.

Я смотрел на хаотичное движение, медленно погружаясь в состояние, которого никогда раньше не испытывал. Сознание точно проходило сквозь тяжелый и раскаленный до бела расплав дичайшего многомесячного напряжения, бесконечных страхов, стыда и разочарований, и поднималось все выше и выше, в абсолютном спокойствии, готовясь покинуть не только ущербное тело, но и захудалую грязную планетку на окраине микроскопической галактики. Я отчетливо видел, нисколько этому не удивляясь, как скользнули вниз бетонные стены, мелькнули светлые пятна стропил, а потом над головой раскинулось звездное небо, с невероятной силой затягивая меня в свои глубины.

Поднимаясь все выше, я различал огни ночного города, а дальше, за ними, непроницаемые пятна бездонной тьмы, из которой за мной пристально смотрели чьи-то недобрые глаза. Теперь я понял, что много месяцев этот тяжелый взгляд сопровождал меня повсюду, подавляя даже малейшую мысль об освобождении. Но сейчас, все самое страшное осталось внизу, а сияющее мириадами звезд небо, обещало счастливое спокойствие и тихое безвременье.

На душе было легко и свободно, как не бывало наверное никогда со времени далекого детства. И я нежился в этих счастливых мгновениях, как рыбка, попавшая из мутного протухшего аквариума в чистейшее озеро. С каждым мгновением я не просто поднимался все выше — скорость моего полёта все возрастала, а подо мной сияли уже не огни ночного города, а изогнутая книзу поверхность планеты. Чувство спокойствия и возвышенной радости сменилось сперва тревогой, а потом и страхом. Ощущение полёта сменилось страшным прозрением: я не поднимался, а падал куда-то в небо, словно верх и низ для меня поменялись местами.