Джаннер проснулся в ужасе. Он заметался, сбросив наваленные на него одеяла на пол, и резко сел, обливаясь холодным потом. Он не сразу понял, где находится, а потом мгновенно сообразил: Кимера. Он выжил! Радость его была омрачена стыдом, но мысль, что он преодолел такое огромное расстояние и добрался до Кимеры, заставила улыбнуться.
Он лежал на мягком белом мехе. Одеяло, тоже меховое, было мягкое, как пух, и тёплое, ничуть не напоминающее вонючие и жёсткие волчьи шкуры, которые они с Марали утащили из логова бомнубля. Кто-то надел на Джаннера ночную рубашку из мягкой ткани. Пол был каменным, а стены – гладкими и белыми; коснувшись их, мальчик понял, что они изо льда. Палец прилип к стене, а когда Джаннер его оторвал, отпечаток тут же исчез, превратившись в крошечный завиток пара.
Кто-то постучал в дверь.
– Войдите, – сказал Джаннер, и деревянная дверь открылась.
На пороге стояла девочка с костылём. На ней было простое белое платье, волосы заплетены в длинную косу.
– Лили! – воскликнул Джаннер и крепко обнял сестру.
– Хорошо, что ты потерял сознание, – с улыбкой сказала Лили. – Плечо пришлось зашивать.
Джаннер совсем забыл про рану, нанесённую остроястребом. Он оттянул ворот ночной рубашки и обнаружил, что плечо у него перевязано.
– Совсем не больно, – произнёс он, шевеля рукой.
– Рану смазали гарповым маслом, – объяснила Лили. – Это какая-то рыба… мы тут ею в основном и питаемся. Быстрее не заживёт, зато болеть будет меньше.
– Сколько времени вы тут находитесь? – спросил Джаннер, садясь на кровать.
– Мы пришли десять дней назад. – Лили потупилась. – Прости, что бросили вас. Я очень не хотела. Никто не хотел. Но Клыки…
– Не надо, – перебил Джаннер. – Я не в обиде. У меня было много времени, чтобы об этом подумать. Я всё понимаю. Иначе бы маме и Подо не удалось сберечь тебя. А где Марали… девочка, с которой я приехал?
– С Гаммоном. Кажется, она не хотела мыться, но мама её заставила. Она кого угодно заставит!
– А где дедушка и Оскар?
Лили закатила глаза:
– Им надоело ждать, когда ты проснёшься, и они пошли в таверну играть в карты. Дедушка почти всё время там сидит.
– Здесь есть таверна?! Под землёй?!
– Ну, вроде того. Мы не совсем под землёй. Скорее под снегом. Он очень глубокий. Когда привыкнешь, Кимера начинает казаться обыкновенным городом. Тут есть дома, улицы, куча мест для игр. Что с тобой?
Джаннер подумал, как Тинку понравилась бы Кимера, и опустил голову. Ему нестерпимо больно было произносить имя брата.
– Ты не виноват, – сказала Лили, подковыляла к кровати и села рядом с Джаннером. – Никто тебя не винит.
– Но я Хранитель трона! – резко ответил Джаннер. – Мой долг – защищать Тинка, а я не справился!
Лили молчала.
Джаннер подавил подступавшие рыдания. Он столько дней провёл в бегах. Он много раз думал о Тинке, но в первую очередь – о дороге в Ледяные прерии. Джаннер мечтал об объятиях матери. Об отдыхе, еде, безопасности. А на заднем плане маячил ужасный образ Тинка, смертельно испуганного, запертого в Чёрной Карете. До сих пор Джаннеру удавалось заглушать муки совести, поскольку он сомневался, что сам выживет.
Но вот он сидит на мягкой кровати в тёплой комнате, рядом с сестрой, и ему кажется, что это несправедливо. Он не имеет права наслаждаться уютом, в то время как его брат находится… неизвестно где. Джаннеру хотелось сорвать с себя мягкую рубашку, снова закутаться в волчьи шкуры и побрести через Каменные горы в Дагтаун. Он подошёл бы к первому встречному Клыку и сдался. Чёрная Карета казалась приятнее, чем нестерпимое чувство вины.
– Ага, – произнёс хриплый голос.
В комнату ворвался Подо. Кустистые седые брови и растрёпанная шевелюра ничуть не изменились, однако вид был измотанный. Джаннер вспомнил хруст костей, когда Подо выломал дверь в таверне Рончи Мак-Хиггинса. Но даже если дедушке было больно, он не подал и виду. Он бросился вперёд и повалил Джаннера на кровать. От него пахло табаком и элем. Ткнув мальчика под рёбра скрюченными жёсткими пальцами, он захохотал. Но Джаннер неподвижно лежал на спине.
Подо посерьёзнел. Он уселся на кровать рядом с Лили, тяжело вздохнул и положил руку на колено Джаннеру. Следом в дверях показались Ния и Оскар. Щёки у Оскара порозовели, пряди волос прикрывали лысину, сложенные руки покоились на брюшке. Ния переменила платье, но выглядела всё так же царственно.
Они сразу же поняли, в чём дело и, без единого слова подойдя к Джаннеру, сели так, что теперь мальчика окружала вся семья. Как будто те, кому он дорог, стали для него живой стеной укрытия. Все молчали. Джаннер смотрел в потолок.
– Мы любим тебя, – наконец сказала Ния, коснувшись щеки сына.
Мальчик всхлипнул и зарыдал.
– Я потерял Тинка! – воскликнул он. – Я искал его, но нигде не нашёл. Простите, простите… – Слёзы текли у него по щекам. Джаннер плакал так горько, что едва мог дышать, и снова и снова твердил: – Простите, простите!
И Ния раз за разом повторяла:
– Мы любим тебя, мы любим тебя.