Чёрная лента

Ни я, ни миссис Марлоу, ни молодой Джордж не могли и предположить, что госпожа вдруг решит отправиться в Лондон. Она никогда не любила городскую жизнь. Её угнетали шум и беспорядочность многолюдных улиц. Сырость и запахи отбросов пробуждали в ней отвращение. Даже в бытность жизни мистера Вильерса госпожа бывала в Лондоне крайне редко. Что уж говорить про последние годы.

И всё же она, отказавшись от всех провожатых, отправилась туда. Её переполнял странный энтузиазм. Казалось, будто, проснувшись на утро своего тридцатисемилетия, она вдруг обрела второе дыхание жизни. Это было столько же удивительно, сколько и странно.

Госпожа отсутствовала больше месяца и, наконец, вернулась. Вернулась вместе с мистером Брауном. Их воссоединение вызвало недоумение и у семьи, и у друзей госпожи, и уж тем более у прислуги. Опережая всеобщее недовольство, едва ступив на порог дома, мистер Браун взял слово.

– Вижу в ваших глазах смущение и недовольство, – сказал он. – Пожалуй, я и сам бы встретил себя с меньшей радостью, но, уверяю, я теперь не тот, что был прежде.

С какой-то непривычной трепетностью он держал в своих ладонях руку госпожи. Словно бы и не было этих лет разлуки и взаимной ненависти. Затем он и госпожа ушли в кабинет и пригласили вместе с собой мистера Джорджа и миссис Марлоу, которая задержалась в усадьбе до приезда матери. Я не знаю, каким был их разговор, но длился он долго. Прошло не меньше полутора часов, прежде чем дверь кабинета снова распахнулась. Оттуда вышли миссис Марлоу и мистер Джордж. Оба были задумчивы и молчаливы. Вслед за ними вышла и миссис Браун. В отличие от собственных детей она выглядела радостной и совершенно уверенной в том, что счастливое будущее всё-таки возможно.

Мистер Браун покидать кабинет не собирался. Вместо этого он позвал к себе меня и мистера Хилла.

– Я рад, что вы пришли вместе, – сказал мистер Браун, когда мы с мистером Хиллом вошли.

Хозяин выглядел совсем не таким, каким мы видели его в прежние времена. Возможно, причиной этого явилось то, что он был трезв. Впрочем, чувствовалось в нём и что-то другое. Сейчас в мистере Брауне не было заметно и тени горделивости или чрезмерной самоуверенности. Он казался заметно взволнованным, что было совершенно несвойственно прежнему мистеру Брауну. Хозяин встретил нас, стоя перед письменным столом и слегка опершись о него. Напряжённые ладони были собраны в замок перед грудью.

Увидев мистера Брауна в таком необычном настроении, мы с мистером Хиллом, не зная, что и думать, переглянулись. Казалось, жизнь в Лондоне если не сломала, то совершенно изменила мистера Брауна. Перед нами стоял совсем иной человек.

– Садитесь же, – в взволнованном нетерпении он указал нам на стоявший у стены диван.

Впервые с тех пор, как мистер Браун стал супругом госпожи, он не просто обратился к прислуге вежливо, но и разрешил нам сесть в своём присутствии. И даже не разрешил, а почти что попросил. Это казалось немыслимым и несколько пугающим. Теряясь в догадках и тревожно переглядываясь, мы с мистером Хиллом подчинились воле господина.

– Я должен перед вами извиниться, – сказал мистер Браун, приведя этим словами нас в ещё большее смятение. – Наше знакомство началось не очень хорошо. Я это понимаю. Я был очень виноват перед миссис Браун. Да и по отношению к вам вёл себя совершенно неприемлемо. Я это признаю. Но теперь я хочу, чтобы вы знали, что я – другой человек. Жизнь в Лондоне показала мне, насколько важны семейные узы. Я всегда любил миссис Браун, хоть и по-своему. Я был эгоистичен в своих чувствах. Во мне бурлила молодая кровь. Словно капризный юнец, я делал отвратительные вещи, надеясь на то, что смогу пробудить в миссис Браун, казалось, застывшие чувства. Я не понимал тогда, что она и так давала мне любви больше, чем я заслуживал. Теперь я осознаю, что был неправ, и хочу всё изменить. Уже давно я хотел примириться с миссис Браун, но боялся, что она, памятуя ту боль, которую я причинил ей, откажется меня принять. Женщины… Женщины многое чувствуют сердцем. Это сложно объяснить, но миссис Браун каким-то удивительным образом почувствовала, что я переменился душой, что я, наконец, повзрослел, и приехала сама. Не думайте, что это было лёгкое примирение. Нет. Нам пришлось многое обсудить, вспомнить, заново пережить и прочувствовать. Это было тяжело, но мы решили начать всё сначала.

    4 марта 1859 года. Три часа после полудня.

Говорят, время не меняет людей. Раньше я склонна была с этим согласиться, но сейчас сказала бы так: «Время не меняет людей тогда, когда люди сами не стремятся измениться». Хозяин же стремился к этой перемене всей душой.