Чёрная лента

— Они меня не любят, потому что у меня большая бородавка! Гы-гы-гы…

— Тише, тише… — погладила ее по волосам — как теперь стало понятно — настоящая пани Раймунда, ассистентка доктора Бута. — Они не обидят, они хорошие… Пора спать… Ждет кроватка… Добрых снов…

Отправляя пациентку спать, пани Раймунда забрала у нее очки профессора и вывернула карманы с пачкой злотых. Что явно той не понравилось — уходя, она зло посмотрела на мужчин и выкрикнула им:

— Флуктуация! Аберрация! Сублимация сознания!

И ушла, гордо подняв заплаканное лицо и шаркая тапочками по полу.

— Кто эта жуткая дура? — спросил Алесь, нервно завязывая шнурок ботинка. — Морочила нам голову, идиотка…

— Это тетя министра Антоновича, — пояснила пани Раймунда, вернув гостям очки и деньги и сажаясь за стол дежурной. — Шизофрения с элементами клептомании. Но в целом ничего опасного для окружающих. У нее часто бессонница, сидит в моем кабинете, представляя себя доктором, пока я делаю ночной обход клиники.

— А что, очень симпатичная пани… — поправил себя журналист. — Мы с ней даже успели подружиться…

— Итак, панове, — перешла к делу брюнетка в белом халате, разглядывая гостей. — Вы переночуете в коттедже доктора Бута, сейчас пустующем. Это возле нашего главного корпуса клиники. Там же останется ваша пациентка. О ней никто тут знать не будет. Если она сама, конечно, этого не захочет. Финансовые вопросы меня не касаются, вы их решите без меня с доктором. Как я поняла, он ваш близкий друг. Но приедет он только послезавтра. У него консультации в Вильно.

— Все точно и ясно, — похвалил услышанное профессор, взглянув на Алеся.

Но тот с сомнением смотрел на женщину за столом в белом халате.

«А если она тоже сумасшедшая? — подумалось ему. — Кто их тут знает в этом дурдоме…»

х х х

— Вставайте, Алесь! Нам уже завтрак принесли, — услышал Минич сквозь сон голос профессора.

Он поднялся на диване. Протер глаза. Лучше бы он спал на полу, как Дайнович. Потому что от этого узкого дивана теперь болела спина.

У другой стены коттеджа на кровати спала Эльвира Роуз, накрытая покрывалом. Для нее утро еще не наступило.

Поприветствовав друга, журналист ушел в ванную комнату дома доктора Бута, где привел себя в порядок, а потом вернулся и сел за стол, на котором ждали три порции яичницы и кофе с бутербродами.

Оглядев стол, Алесь похвалил:

— Выглядит неплохо. Но не будем же мы завтракать без нашей дамы. Это как-то невежливо.

Они сели возле кровати с певицей.

— Спит и не просыпается, — посетовал профессор. — Никак очнуться не может.

— Сейчас я помогу нашей Белоснежке, — заверил его Минич. — Я верну ее к жизни…

С этими словами он поцеловал ее в кончик носа. Она, как в сказке, очнулась от поцелуя, с трудом раскрыла глаза и увидела перед собой мутным взглядом его лицо. Но тут же сощурилась от жуткой головной боли.

— Где мы?.. — простонала девушка, взявшись пальцами за виски.

— В Америке, — пошутил Алесь.

— Правда? — изумилась она и приподняла голову, чтобы оглядеться.

— Как это мило…

И уронила опять голову на подушку.

— Сейчас я все объясню… — и журналист в двух словах рассказал о событиях минувшей ночи.

х х х

Пока Эльвира мылась в ванной комнате, мужчины съели свою яичницу и теперь пили кофе. Открылась дверь — певица вернулась с таким видом, словно выходила на сцену под бурю оваций. Только вместо пурпурного платья на ней был прозрачный пеньюар, надетый на голое тело. Профессор поперхнулся своим кофе и закашлялся, опустив глаза.

— Вам нравится мой пеньюар? — спросила она, подняв брови и оглядев мужчин с невинным и одновременно бесстыжим выражением на лице. — Я купила его в Берлине. Тут есть бирка фирмы.

Она показала бирку сзади на вороте, словно рекламируя товар.

— Как это мило… — добавила она грудным голосом.

Из блокнота Алеся Минича:

«Старая женская тактика. Ошарашить своими чарами и деморализовать, а потом быть хозяином положения. Но меня женскими прелестями не возьмешь, я тертый калач. Картинное появление полуголой певицы не оказало на меня абсолютно никакого эффекта. Я скучал, равнодушно попивая кофе и посматривая в стороны».

Алесь снова впал в ступор, как в ресторане во время ее песни. Его челюсть отвисла, а взгляд замутнел.

— Вот тут написано: Берлин… — она подошла к журналисту и, нагнувшись, поднесла к его осоловевшим глазам бирку. — Вот здесь… Так что я говорю правду…

— Вот-вот, — подал голос профессор, вытирая губы салфеткой. — Нам хотелось бы услышать правду. Всю правду насчет Берлина.

Певица резко выпрямилась и бросила на Дайновича холодный взгляд. Потом закурила папиросу на длинном мундштуке, прошлась по комнате и задумалась на минуту. Погладила как-то машинально по голове Алеся, взъерошив его волосы, — тот по-прежнему не мог прийти в себя и ошалело взирал на прелести Эльвиры. И, наконец, сказала голосом уже мрачным: