Чёрная лента

Он провел его на кухню, где готовил себе завтрак. Усадил Минича на стул и налил ему чашку кофе. С тревогой посмотрел на изможденное и отрешенное лицо журналиста.

— Где это вы развлекались всю ночь? — уловив запах спиртного, спросил Дайнович. — Выкладывайте, Алесь…

— Что? — очнулся от своих мыслей Минич.

Услышав слова профессора, он словно вернулся к действительности и стал тереть ладонью лицо.

Чеслав Дайнович налил и себе чашку кофе и сел рядом за кухонный стол, с тревогой глядя на гостя. Профессору давно исполнилось пятьдесят, в темных волосах заметна седина, усов и бороды он не носил и казался чуть полноватым. На нем был полосатый домашний халат поверх брюк и рубашки, а на груди висели на широкой черной ленте его неизменные золотые очки. Он преподавал историю и философию в Виленском университете и слыл известным логиком.

— Так что же случилось? — повторил он свой вопрос.

— Сам не понимаю… — пожал плечами Алесь. — Наваждение какое-то… Я ночью Ленина видел…

— Кого?! — чуть не поперхнулся своим кофе профессор.

— Ну того самого… Мертвеца из Совдепии… — журналист указал пальцем куда-то в сторону России. — Он в гробу лежит и на меня пялится… И два трупа рядом… Я прихожу к адвокату Зелинскому, — он ударил ладонью о ладонь, — и еще два трупа… Нет, три… И там три, а не два… Но я не Ленина имею в виду… Хотя и Ленин труп… Но этот не считается…

Алесь замолчал и, задумавшись, стал сосредоточенно загибать пальцы. Загнув шестой, он просиял:

— Ну да, шесть трупов. Но Ленин не считается. Потому что его давно убили. Так что Ленина мы вычеркиваем…

Минич отогнул свой шестой палец. Потом встрепенулся:

— Нет, вы меня путаете! — замахал он рукой и снова загнул палец. — Ленина мы не считали. Вот сейчас правильно.

Чеслав Дайнович внимательно смотрел на него с открытым ртом.

— Да, еще деталь, — добавил Алесь, нахмурив брови. — Там и седьмой был. Но не труп, а статуя, которая сбежала… Вроде краем глаза вижу — стоит. А возвращаюсь после трупов — и нет ее… Я еще подумал: как это статуя может ходить? Ха-ха.

Он засмеялся без улыбки и смеха. И, замолчав, посмотрел на профессора с болью во взгляде.

Тот наконец сглотнул комок в горле и заморгал. Открыл было рот, не зная, что и сказать, но Алесь его опередил и замахал перед его лицом указательным пальцем, хитро прищурившись:

— Нет! Не выйдет! Я знаю, что дальше будет! Вы мне скажете в ванную комнату пойти и холодной водой умыться. А я вернусь — и вы труп. Все вы так делаете, знаю я вас…

Журналист горько вздохнул и, подперев голову ладонью, замолчал, уйдя в свои мысли. Его лицо выглядело несчастным.

— Так… — сказал себе Дайнович. — Пойду-ка я сам умоюсь холодной водой.

Он вышел из кухни. А через минуту вернулся с початой бутылкой коньяка и двумя рюмками.

— Подобное лечится подобным, — он разлил коньяк по рюмкам.

х х х

Выпили по рюмке коньяка. Потом еще по рюмке. Зажевали ломтиками лимона.

Как и ожидал профессор, его гость порозовел и понемногу вернулся к жизни: взгляд обрел осмысленное выражение.

— Ну а теперь, дорогой Алесь, — сказал Дайнович, — все снова, но по порядку и с самого начала.

Минич закурил папиросу и, уже окончательно придя в себя, стал рассказывать. Рассказывал — и сам не верил тому, что говорит…

— И вот я оказался у вас дома… — закончил он свое повествование и с неподдельной тревогой спросил: — Что вы думаете, пан профессор? Я схожу с ума?..

Чеслав Дайнович задумался. Поразмыслив, ответил:

— У меня в комнате диван. Ложитесь и спите, пока я пройдусь по местам ваших ночных приключений. А там видно будет…

Он поднялся и вышел из кухни, потом вернулся уже не в домашнем халате, а в клетчатом пиджаке и с зонтом в руках.

— Только никому не открывайте и не отвечайте на телефонные звонки…

Замыкая дверь квартиры на ключ, он добавил сам себе:

— Береженого Бог бережет…

х х х

Профессор вернулся к трем часам дня. С собой он привел человека неопределенного возраста с заурядной незапоминающейся внешностью и в такой же заурядной одежде. Русые волосы, серые глаза, серый плащ и серый костюм, ничего примечательного — увидишь в толпе и забудешь тут же.

— Это наш друг Янкович, — представил он гостя. — Для нас он просто Ян Янкович.

Алесь, уже выспавшийся и совершенно протрезвевший, пожал руку незнакомцу, у которого из кармана плаща выглядывал скрученный в рулон какой-то журнал, и с удивлением спросил Дайновича:

— Что значит «для нас»?

— То и значит, — объяснил профессор. — Есть такие вещи, которые нам с вами знать не надо. Чтобы крепко спать. Пан Янкович хотел вам задать кое-какие вопросы.

«Ага, это сотрудник Дефензивы, контрразведки, — догадался журналист. — Но зачем тут тайная полиция?»

Они прошли в комнату и уселись в кресла вокруг журнального столика. Янкович с нескрываемым любопытством разглядывал Минича, а тот, не удержавшись, спросил:

— Так что вы узнали, пан профессор?

— Что узнал? — усмехнулся Дайнович, ставя на столик пепельницу и закуривая папиросу. — Вас удивит, что я узнал.

Он выдохнул дым и откинулся на спинку кресла.

— Во-первых, нет ни одного из ваших трупов.

— Как это нет? — опешил Алесь.