Чёрная магия

Она почти не сводила глаз с карты на телефоне.

Она сидела на переднем сиденье рядом с ним. Я сидела сзади с Бриком и моей сестрой.

Главным образом я сделала это ради Кассаветис. Я не хотела заставлять её сидеть на заднем сиденье с двумя вампирами, вне зависимости от того, тревожило это её или нет.

Но я сама невольно испытывала дискомфорт.

Я выбрала место у окна прямо за Блэком. Моя нога прижималась к ледяному и твёрдому как бетон бедру моей сестры Зои.

Подозреваю, что ей не нужно было так тесно прижиматься ко мне. Но она не предпринимала попыток изменить позу так, чтобы мы не соприкасались, а я отказывалась говорить что-то по этому поводу. Вместо этого я прикусила губу, скрестив руки на груди.

— Он уже в движении? — спросила я у Зои.

Она нахмурилась, затем покачала головой.

— Здесь у меня нет такого чёткого обзора. У нас нет круга… или карты. Намного больше помех…

— Но ты ведь можешь что-то чувствовать? — перебила я. — Ты всё ещё связана с тем присутствием, верно? С той штукой, которую он призвал на ритуале?

Зои поколебалась.

Затем, позволив мне услышать её раздражение в этом звуке, она выдохнула.

Это тоже было чистым притворством. Вампиры не дышали.

— Я чувствую немножко, — призналась она явно неохотным тоном. — Я не могу обещать ничего точного, но думаю, что он всё ещё там. Я не могу быть абсолютно уверена… это не похоже на связь крови. Но я думаю, что он до сих пор в клубе. Или там такая сильная концентрация того присутствия, что создается иллюзия, будто он там…

— С ним кто-нибудь есть? — спросил Блэк.

Казалось, ему было плевать на её неточности или нежелание строить догадки. Я смотрела, как он повернул на Мишн-стрит и тут же вильнул, чтобы объехать чей-то Ягуар. Затем он ударил по газам, пронёсшись по участку улицы, освещённому фонарями, и объехав ещё две машины, в том числе новенькую Теслу, мимо которой он просвистел так, будто она стояла на месте.

Теперь мы были на Валенсии.

— Зои? — позвал Блэк.

Я вздрогнула, когда он назвал её по имени.

— Он один?

— Я не знаю.

— Но как тебе кажется? — прорычал Блэк.

— Может быть. Ощущается всё так, будто он не один. Ощущается всё так, будто он говорит с кем-то… — в её голос просочилось раздражение. — …Но с таким же успехом он может говорить с самим собой. Я имею в виду, диалог между тем присутствием и телом носителя.

Я глянула на Зои.

Так странно было видеть её, тем более сидящей так близко, и тем более прикасающейся ко мне. Она так сильно походила на мою сестру и в то же время нет. Одежда была не такой. Глаза. Стрижка за шестьсот долларов, высветленные пряди и укладка. Красная помада и тёмные тени для век. Призрачно-белая кожа. Она ощущалась совершенно неправильно.

Её разум был закрыт от меня.

Она была Зои, но в то же время не Зои.

«А может, в ней больше Зои, чем ты хочешь признавать, — пробормотал Блэк. — Или она твоя сестра, но ты не уверена, хочешь ли ты, чтобы так было».

Я повернулась, глядя на его затылок и косматую стрижку чёрных волос, которая стоила наверняка лишь немного дешевле, чем стрижка моей сестры.

Я не в первый раз осознала, что в некоторых отношениях Зои (во всяком случае, Зои, которую я помнила) больше походила на Блэка, чем я. Она всегда была более беспечной, рискованной. Она была модницей, шутницей, встречалась с многими мужчинами. Ей намного сильнее нравились машины, чем мне. Ей нравились дорогие отели, курорты.

Чарльз шутил, что я — его маленький учёный.

А Зои была артистичной натурой, шпионкой, охотницей за опасностями.

Я была скучной сестрой.

Она была хорошенькой сестрой.

Рябь боли разделения пронеслась по мне прежде, чем я успела это остановить.

«Gaos, док. Прости…»

Но извинение Блэка в данный момент не сделало лучше.

Если честно, стало только хуже — может, потому что мои эмоции пребывали в полном раздрае, и я не могла подумать о чём-либо рационально. Я знала, что та часть меня каким-то образом зациклилась на моём детстве и подростковом периоде, может, потому что именно тогда у меня были близкие отношения с сестрой.

И ещё, поскольку я даже не была уверена, за что извиняется Блэк, мой разум воспринял это не лучшим образом. Та гиперэмоциональная, иррациональная, школьная версия меня решила, что он извиняется, потому что все мои мысли верны, или потому что он тоже считал меня скучной, или он извиняется потому, что боль разделения не влияла на него.

«Док, — пробормотал он. — Gaos, жена. Нет».

Его свет был до боли мягким.

Что-то в том, как он вплёл в меня уязвимый, мягкий завиток света, лишило меня возможности дышать и сделало боль в груди в разы хуже.