Чёрная речка. До и после (К истории дуэли Пушкина)

«Если бы ты сумел вдобавок припугнуть её и внушить, что…» (далее несколько слов не читаются). Дантес вымарал всю эту фразу, так что с трудом можно разобрать только её начало; приводим его в оригинале: «Tu pourrais aussi lui faire peur et lui faire entendre que…» Возможно, что он так и не закончил свою мысль: сначала он зачеркнул написанное, а потом размазал ещё не просохшие чернила другим концом гусиного пера или маленьким пёрышком. Он так старательно вымарал это место, что теперь уже никакая — даже самая совершенная — техника реставрации старых рукописей не поможет восстановить испорченный текст. Каким именно образом он хотел «припугнуть» Натали? К чему он вёл? К трагическому финалу («я покончу счёты с жизнью») или к низкой прозе жизни, пригрозив, например, «обо всём рассказать мужу»? Этого мы никогда не узнаем, однако для нас не стало бы большой неожиданностью, если бы вдруг подтвердилось второе предположение.

Это письмо Жоржа Дантеса не могло быть написано раньше лета 1836 года. Как известно, Натали вновь встречает Дантеса после большого перерыва: по меньшей мере три последних месяца она не должна была появляться в свете (по случаю траура после смерти свекрови, а затем в связи с рождением дочери). Письмо помечено Петербургом — значит, дачный сезон уже закончился и Пушкины вернулись с Островов в город. Ещё одно обстоятельство (возвращение в столицу Веры Фёдоровны Вяземской после долгого отдыха в Норденрее) отодвигает дату, раньше которой оно не могло быть написано, на последние числа сентября: княгиня распахнёт двери своего салона только в двадцатых числах месяца. С другой стороны, вне всяких сомнений, Дантес пишет письмо до того, как он получил вызов Пушкина. Скорее всего, оно написано в какое-то из его дежурств на Шпалерной. Если бы не долг службы, то никакая сила не смогла бы удержать в тот вечер и в ту ночь Дантеса в казарме: он примчался бы в дом баварского посланника Максимилиана фон Лерхенфельда, где — он знал — будет и Натали. Из всех дней, что Дантес был занят на дежурстве, видимо, следует остановиться на той дате, которая ближе всего к 19 октября, т, к. известно, что 19-го полковой врач дал ему увольнительную по болезни. Зная о том, как легко простужался и часто болел французский офицер, мы вправе понимать его жалобы на неожиданный упадок сил, жар и «страшную лихорадку» не только как описание любовного недуга, но и как симптомы начинающегося воспаления лёгких. Следовательно, нам остаётся предположить, что Дантес написал это письмо днём 17 октября: накануне этого дня он вышел от Вяземских и наверняка остановился, чтобы хоть немного прийти в себя, и тут его легко могло просквозить порывистым ледяным ветром, который дул в тот день с Финского залива, нагоняя воду в Неве.

Так постепенно мы начинаем кое-что понимать: должно быть, ещё в октябре Пушкин предложил Дантесу объясниться, возможно, не обошлось без резкостей, особенно если учесть, что Пушкин наказывал Дантесу впредь не появляться на пороге его дома.

Нечто драматическое и бесповоротное должно было произойти в это время в отношениях Натали с Дантесом, возможно, это был её отказ — тот самый, о котором Александр Трубецкой рассказывал матери княжны Марии Барятинской. И теперь стоило ему только увидеть Натали, как слёзы сами подступали к горлу, и выглядеть тем беззаботным весельчаком, каким привыкли его видеть в свете, требовало от него неимоверных усилий. Стало быть, с того момента, как он потерял голову из-за жены Пушкина, вся его весёлость была наигрышем, не более чем бравадой. Кроме того, не следует забывать, что у Дантеса были весьма серьёзные причины, чтобы потерять покой и самообладание: он действительно угодил в чудовищную историю со старшей из сестёр Гончаровых, Екатериной.