Чёрное на чёрном

Он нашёптывал мне секреты о тех вещах, которые мы можем делать своим разумом. Предостерегал нас никогда не говорить нашей матери, и что даже наш отец не хотел, чтобы мы учились этим вещам, пока не станем старше…

Я вспомнила, каким иным все было тогда.

Какой иной была я.

Интенсивность этого чувства вернулась, заставляя меня ощутить тошноту… ощутить себя пьяной… даже сильнее, чем в последние черт-знает-сколько-месяцев, когда я боролась с происходящим между мной и Блэком. Я боролась с американскими горками, на которых поднималась и падала с самого Бангкока, с тем чувством смущённости, непонимания, кто я теперь такая.

Я подавила желание вцепиться в него… встряхнуть его, возможно, но не от злости. Этот избыток чувств хлынул в моё тело, заставляя меня стиснуть кулаки, заставляя слезы навернуться на глаза. Я хотела кричать на него, спросить, где он был, почему нас покинул.

— Ах, дитя, — сказал он мягче, лаская мои волосы. — Эта история такая длинная, что я не могу рассказать её сегодня. Просто знай, что я часто о тебе думал… очень, очень часто. Я с нетерпением ждал дня, когда смогу вновь тебя увидеть, когда мы сможем вновь стоять рядом…

Слезы мерцали в его бледных глазах, катясь по лицу, когда он вновь поцеловал меня в щеки. Он все ещё держал меня за руки, массируя мои пальцы и окидывая меня взглядом, улыбаясь сквозь слезы.

Даже теперь, когда я была взрослой, он был высоким.

Я полагала, что мои воспоминания об его росте исказились из-за того, что я сама была намного меньше, но он все ещё казался мне высоким. Не таким высоким, как Блэк, который наверняка был выше 198 см, но дядя Чарльз, казалось, был около 185–188 см.

Взглянув на его лицо, я вновь ощутила себя ребёнком.

— Что ты здесь делаешь? — мои слова звучали так же невнятно, как и все, что расплывалось перед моими глазами. Я вытерла лицо тыльной стороной ладони, все ещё прислоняясь к его ласкающим рукам и пальцам. — Почему ты вернулся сейчас, после всего…?

Затем до меня дошло кое-что ещё. Мой разум немного прояснился от этого тумана.

Блэк, думавший, что я приехала сюда из-за того, что он показал мне в этих файлах.

Блэк, хотевший, чтобы я осознала — мне безопасно приехать сюда, никто из этой группировки террористов и криминальных лордов даже не подумает причинить мне вред.

Блэк, нуждающийся в том, чтобы я лично спасла его.

Я вспомнила те файлы, надписи на фотографиях моих дядюшек, нацарапанные почерком Блэка. Я вспомнила, что он написал на фотографии дяди Чарльза.

В тот же промежуток между вздохами перед моими глазами пронеслось другое воспоминание, в этот раз — о моем отце. Ну, то есть о нас обоих, сидевших у костра на пляже, после целого дня плаванья на каяках по Тихоокеанскому Северо-Западу. Мы с сестрой пили горячий шоколад, жарили маршмеллоу и обжигали себе пальцы, стаскивая их с пальцев, чтобы сделать для взрослых смор. Мы обе гордо протянули готовый десерт одному из взрослых, затем вернулись к созданию следующего, больше восторгаясь процессом создания, нежели настоящим поеданием.

Мой отец и мать сидели на выброшенном на берег дереве, моя мама устроилась между ног отца, его руки скрылись в её волосах и массажировали её плечи. Мои дядюшки тоже были там, и две сестры мамы с несколькими мамиными кузинами.

Они пили кое-что намного крепче горячего шоколада.

Они передавали бутылку, рассказывая истории и шутки и смеясь.

Мы с Зои были единственными детьми, и нас скоро должны были отправить спать, тогда как взрослые не лягут ещё несколько часов. Тем временем нам поручили делать десерт, так что я только вполуха слушала, что они говорят, сосредоточившись на том, чтобы получить идеальную коричнево-чёрную корочку перед тем, как засунуть маршмеллоу между двумя крекерами и кусочком шоколада Hershey’s, который Зои держала наготове на бумажной тарелочке.

В какой-то момент я вспомнила голос отца, точно раскат грома заглушивший остальные смешки. Даже тогда, в возрасте лет семи, я понимала, что он уже слегка перебрал с алкоголем.

— …Тебя определённо правильно нарекли, — пошутил отец, обращаясь к дяде Чарльзу и качая головой. — Как ты вышел сухим из этого дерьма, серьёзно…? Я был бы уже мёртв.

Это шутки моего воображения, или при этих словах он издал тот щелкающий звук?

— … Ты даже получил правильный цвет глаз вдобавок ко всему остальному, — дразняще добавил мой папа. — Тебе стоит начать носить четырёхлистный клевер, просто чтобы поддразнить остальных…

— Чтобы дать тебе ещё одну причину насмехаться надо мной, брат? — сказал дядя Чарльз. — Нет уж, спасибо. Мне больше нравится думать, что я сам по себе даю тебе достаточно поводов для веселья…

Заметив, что я смотрю на него с той стороны костра, он подмигнул мне, слабо улыбаясь и поднося бутылку с алкоголем к губам. Он отпил большой глоток, затем передал бутылку маминой тёте. Одна из маминых кузин удобно устроилась у него между ног, положив голову на его бедро. Тогда я не думала об этом, но сейчас, в своём воспоминании я ясно видела её руку, поглаживавшую его икру под широкими штанами.

Мой папа снова расхохотался.