Чёрное пальто. Страшные случаи

Вася этот вообще был миф, он появлялся раз в год, мелькал где-то в толпе, целовал руку, держа своей прохладной большой рукой, обещал Лине златые горы и будущее её сыну – но не сейчас, а вскоре. Потом. Сейчас, именно в тот момент встречи, ещё было нельзя. А потом – он обещал увезти её и сыночка, а также и мамашу в земной рай где-то далеко на берегу тёплого моря, среди мраморных колонн, летающих чуть ли не эльфов, короче, её ждало будущее Дюймовочки. А потом, когда Лина серьёзно заболела в свои тридцать семь лет, этот Василий стал объявляться чаще, нёс утешение, навещал после первой операции – пришёл, так трогательно, прямо в реанимацию, когда Лина Богу душу отдавала и лежала с капельницей, разглядывая на весу истощённую и прозрачную руку… Он прошёл в своём белом одеянии как в медицинском халате (он вообще обожал носить всё белое), единственное, что он был босиком, но его никто не заметил. Он хотел тут же прямо забрать Лину оттуда, увидев, в каком она виде и как сделали ей шов. Однако тут прибежала заполошная медсестра, отогнала Васю и сделала ещё укол, вызвала врача, и Вася исчез надолго. В следующий раз он опять пришёл прямо в больницу, всё объяснил, сказал, что мама её согласна и они с ребёнком будут взяты позже, им он оставит всё необходимое, а Лину надо брать прямо сейчас, потому что нельзя медлить. В той стране, где теперь жил этот Вася, лечили Линину болезнь, нашли вакцину и так далее. Лине, короче говоря, было всё равно, настолько она второй раз уже не сопротивлялась ни болезни, ни смерти. Её вели на сильных наркотиках, и она плавала как в тумане. Даже мысли о мальчике, о Серёженьке, не так мучили её. «А если бы я умерла, – сказала себе Лина, – было бы лучше? А так и я поживу, и их возьму к себе потом».

Вася, таким образом, всё оформил, хотя врачи настаивали на операции, говоря, что без операции больная не протянет и суток. Вася переждал операцию, всё оформил и явился забирать Лину опять прямо из реанимации. Её осторожно повезли, переодели, отчего она перестала видеть и слышать, а затем очнулась уже летящей в виду синего неба и бескрайнего, пустынного, пушистого поля облаков под самолётом. Лина очень удивилась, увидев, что сидит рядом с Васей и тем более пьёт какое-то лёгкое, искрящееся вино из бокала. Потом она даже встала – Вася спал, утомлённый хлопотами, – и пошла удивительно лёгкой походкой по самолёту. У неё ничего не болело – видимо, ей уже что-то вкололи местное, болеутоляющее.

Самолёт пронёсся очень низко над прекрасным, разворачивающимся внизу как большой макет городом со сверкающей рекой, мостами и громадным игрушечным собором. Это было очень похоже на Париж! И тут же начался грохот торможения, и самолёт своим тупым носом, широким, как окно в гостинице, буквально въехал, прогремев, как телега, и затрясшись, в тихий сад. Окно было с дверью и выходило на террасу, вдали блестела излучина реки с мостами и какая-то триумфальная арка.

– Плас Пигаль, – почему-то сказала Лина и указала Васе: – Смотри!

Вася пошёл открывать дверь на террасу, и началась сказочная жизнь.

Однако Лине пока ещё нельзя было ходить за реку, хотя лечение началось и продвигалось успешно. Вася уходил и целыми днями где-то пропадал. Он ничего не запрещал Лине, но было понятно, что и река, и собор, и тот чудесный город ещё очень далеко от неё. Пока же она стала потихоньку выходить из дома, бродить по одной-единственной улочке, поскольку сил ещё было мало.

Здесь, она заметила, все были одеты, как Вася, как самые лучшие дети-цветы, которых она видела в зарубежных кинофильмах. Длинные волосы, дивные тонкие руки, белые одежды, даже веночки. Правда, в магазинах имелось всё, о чём можно было мечтать, но, во-первых, Вася не оставлял Лине денег – всё, видимо, поглощало лечение, очень, наверно, дорогое. Во-вторых, отсюда было невозможно посылать посылки и почему-то даже письма. Здесь не принято было писать! Нигде ни клочка бумаги, нигде ни ручки. Не было никакой буквально связи – возможно, Лина попала как бы в карантин, в нечто переходное.