Там, за рекой, она видела бурлящую подлинную жизнь богатого иностранного города. Здесь тоже было всё: рестораны, магазины. Но не было связи. Лина передвигалась пока что, держась двумя руками за стенку, как новорождённая, как только научившийся ходить младенец. Когда Лина пожаловалась Васе, что она хочет в магазин, он тут же принёс ей кучу одежды – всякой, в том числе и ношеной, мужской, женской, детской, причём разных размеров. Принёс и чемодан обуви, как носят русским зарубежные друзья от всех знакомых. Среди одежды находились и серые мужские кальсоны, отчего Лина слегка смутилась. Бог знает что это были за вещи и чьи! И куда их было девать, Лина не знала, потому что она сама очень скоро начала носить всё Васино – что-то вроде белой сорочки и поверх белое платье из тонкого полотна. Роста они с Васей были одинакового, сложение Васи, здорового человека, было такое же, как и у истощённой Лины. Лина поплакала над этой одеждой, сказала вечером Васе, что очень хочет послать посылку Серёженьке и маме, и показала на две кучки. Вася нахмурился и промолчал, а наутро вся одежда исчезла.
Вася, как выяснилось, именно и работал тут, за рекой, в этом режимном посёлке, он не испытывал никакой надобности ездить за мосты к соборам и аркам, и Лине пришлось приспосабливаться к его тихому, размеренному существованию. Она, правда, знала, что всё может случиться, – по своей прежней жизни, – в том числе и то, что моложавый, моложе её, Вася кого-то полюбит и уйдёт. Он не любил Лину, этот бородатый Вася, хотя он её берёг от всех трудов. Пища являлась сама собой, одежда сверкала. Когда он это успевал? Их комната, в бреду Лины сохранившая черты летательного аппарата, выходила окном и дверью на террасу с белыми колоннами, но никакого счастья не получалось. Лина мужественно терпела свою разлуку с Серёженькой, матерью, подругами и другом по институту Лёвой, она понимала теперь, что её болезнь неизлечима и можно только стараться поддерживать нынешнее состояние – без болей, но и без сил, куда уж тут шумный Серёженька с его бурными слезами и красными от плача глазками! Куда уж тут её мама особенно, ядовито-приветливая, тоже слезливая! Здесь не было скорби и плача, здесь была другая страна. Лина сколько могла наблюдала этих парящих людей в белом, и их хороводы над рекой под однообразную музыку арф (глупейшее занятие, между прочим!), и их безмолвные посиделки за длинным общим столом в ресторане с бокалами местного дивного вина. Лина очень бы хотела поделиться мнением с подругами и мамой, хотя бы написать им о том, что всё хорошо, лечение идёт нормально, в магазинах всё есть, но нового не купишь – первое, что безумно дорого, а второе, что здесь такого не носят, а еда непривычная, хотя есть пока много нельзя и т. д. Что хочет послать Серёженьке и всем посылочку, но пока нет оказии, а почтовой связи между их государствами не существует. Лина таскалась по улицам, держась за всё, что попадало под руку, и мысленно сочиняла письма домой.
С течением времени Лина, однако, стала понимать, что с письмами дело обстоит безнадёжно. Вася твёрдо обещал насчёт приезда мамы и Серёженьки, особенно насчёт мамы. Но мама без Серёженьки? Или он без бабушки? «Со временем, – говорил бородатый Вася, – со временем».
Лина хотела начать что-то покупать к приезду мамы, но Вася дал ей понять, что к тому моменту всё образуется.
Здесь вообще как-то не суетились насчёт завтрашнего дня, здесь все очень, видимо, были заняты, но зато жизнь была организована идеально, стерильно, комфортно.
Вася работал в собственной книжной лавке, которую он приобрёл благодаря наследству от тётушки, но он не приносил Лине книг, так как она всё равно не понимала чужого языка, а на русском у них ничего не было. Сам Вася оказался по-русски неграмотным.
Наконец пришло то время, когда Лина освоила летящую походку аборигенов. Оказалось, что это очень просто. Надо было встать на какую-нибудь ступень повыше и сделать очень широкий шаг в воздух. Следующий шаг другая нога уже производила от толчка, и каждый дальнейший прыжок был всё более свободным и невесомым, как во сне. Бородатый Вася ничего не сказал, однако в положенное время навсегда исчез, видимо, за рекой, в богатом городе, как сочла одинокая Лина, оставшаяся на полном обеспечении, как оказалось. Она вначале думала, без слёз и страха, что теперь её погонят из их летательного аппарата и пища не будет же вечно стоять в холодильнике! Но холодильник пополнялся регулярно, как по кухонному лифту, а Лина не ела ничего, только пила соки и была здорова.
И наконец наступил тот момент, когда она, подумав и потосковав, оторвалась от ступеней своего дома, и широкими шагами помчалась на берег реки к хороводу, и, разомкнув чужие руки, влилась в общую вереницу и полетела по кругу.