Чёрное пальто. Страшные случаи

Надя обернулась и увидела смеющиеся рожи за столом. На неё никто не обращал внимания.

– Мне не на что надеяться, – вдруг вырвалось у Нади. – Ты сам знаешь, дядя Корнил.

Время шло.

Струйка крови запеклась на лбу у лежащего мужика.

Он был страшный, грязный, худой, какой-то вонючий: скорее всего, не вставал уже много дней.

В шкафу без дверок лежали пустые бутылки.

Видимо, этот Корнил уже многим людям сегодня нагадал, что делать.

И ждал, пока ему нальют ещё.

Та женщина же говорила, что без бутылки он говорить не будет.

Надя налила ещё стакан.

Держа его в руках, она сказала:

– Ты спросил, чего я хочу. Я хочу счастья для своего сына. Больше ничего.

Тут она помолчала, представляя себе, что сейчас этот дурной дядя Корнил нагадает счастья её сыну, а для Вовы счастье заключалось в пьянках, гулянках, весёлой жизни, мотоциклах.

– Но чтобы он учился, вернулся в школу и учился.

Здесь она опять остановилась, подумав о том, что ему нужно учиться теперь ещё два года в школе и всё это время ей придётся опять гнуть спину на трёх работах, кормить его, а сил уже нет.

– Пусть он мне помогает, – сказала Надя, – тоже и работает, зарабатывает, учится трудиться.

Но потом она подумала, что ведь его скоро заберут в армию, а оттуда он вернётся в цинковом гробу, как обещал.

– Пусть учится в институте потом, а в армию ему не надо, – твёрдо решила Надя.

Однако перспектива ещё семь лет мучиться и не спать перед каждым экзаменом её озаботила всерьёз: она знала, каково это, она сходила с ума, если её Вова приходил не вовремя домой, плакала, кричала после любого вызова в школу, после двоек, забытых учебников, драк и замечаний в дневнике.

– Так, – сказала она наконец дяде Корнилу, – пусть он хорошо учится и работает, меня слушается, вовремя приходит и… никаких пьянок и гулянок, товарищей этих… особенно подруг… доведут до тюрьмы, и всё! Утром раненько встал, ушёл, пришёл, всё сделал, мне помог…

Тут бедная Надя вдруг подумала, что лучше всего, если бы сыночек был жив, здоров, учился, зарабатывал, но его бы никогда не было дома.

Когда он дома, это гром, музыка, всё раскидано, телефонные разговоры до ночи, ест стоя, как конь, кричит, обвиняет мать в жадности, требует денег со слезами…

Она вспомнила, сколько ей пришлось вынести от родного единственного сына, и заговорила с горечью:

– Вот ты говоришь «грешница», а где мне грешить? Когда? Я для себя не живу, только для него… Всё только ему… Думаю, что ему купить. Как одеть. Что подешевле. Экономила-экономила, теперь вообще деньги он все украл… Да, чтобы он больше никогда не крал, дядя Корнил… У нас никто никогда в семье не крал… И чтобы не пил. Здоровье у него плохое, аллергия, хронический бронхит. Пусть поступит в институт. Окончит – тогда пусть женится на хорошей-то девочке. И уходит к ней. Бог с ними. То он один, а то двое на мне начнут ездить… И ещё и с ребёнком… А у меня сил уже нет. Мне психиатр советовал полечиться самой. А я им помогу. Мне-то, мне-то когда свою жизнь изживать… А я только о нём, буквально только о нём плачу день и ночь… Какая же я тебе грешница…

Она присела на колени со стаканом в руке, слёзы у неё текли по щекам так обильно, что она не замечала ничего вокруг.

– Сотвори чудо, дядя Корнил, – сказала она. – Я тебе не грешница, на мне нет греха. Помоги. Сделай что-нибудь, не знаю что. Я уже запуталась.

Дядя Корнил лежал неподвижно и почти не дышал. Надя стала бережно подносить полный стакан к его полураскрытому рту, примеряясь, как бы ловчей влить водку, не потеряв ни капли.

Надо приподнять ему голову, тогда всё получится.

Всё вышло, как хотелось, – одной рукой она поддерживала затылок дяди Корнила, а другой осторожно приближала краешек стакана к тонким высохшим губам.

При этом она горячо плакала об исполнении своих просьб, непонятно каких.

– Сейчас выпьем… – бормотала она заботливо. – И всё будет хорошо.

В этот момент его глаза открылись, как у мёртвого, – Надя хорошо помнила этот немигающий взгляд, обращённый куда-то в угол потолка, где как будто бы находилось что-то очень важное.

Надя поняла, что её надежды не сбываются, что сейчас-сейчас дядя Корнил умрёт, ничего не сделав.

Последняя её надежда была в водке.

Если успеть влить в него эту водку, он, возможно, и оживёт на какое-то время – а там пусть умирает, он же сам сказал, что ещё один стакан и конец.

Но этот стакан-то, он ещё не влит!

Как же так, дядя Корнил ведь обещал!

Другим он всё сделал, а ей ничего: вон сколько пустых бутылок в шкафу от предыдущих.

В это время мужики заговорили в несколько голосов:

– О, вон Андревна колесит, вон она… Андревне откройте, Андревне. Дядя Корнил, твоя мать вон прётся. О, как чувствует, что бутылка есть…

В окне мелькнул женский профиль.

Надя растерянно замерла со стаканом в руке.

Надо было побыстрей заканчивать с этим делом, пока мать дяди Корнила не застала её.

«Вот всегда так, – подумала Надя, – другим всё удаётся, только не мне».

На её руке лежала тяжёлая голова умирающего, который упорно смотрел под потолок.

– Дядя Корнил, – позвала Надя, – дядечка Корнил, выпей вот!

Рот его был широко открыт, челюсть бессильно отвисла.