Чёрное пальто. Страшные случаи

Эта выгнанная обманом старушка раньше навещала соседей и всё плакала, а теперь уже, видно, давно успокоилась, поэтому больше не жаловалась, сказала, что живёт прилично («Вместе с сестрой?» – спросила Надя, и старушка ответила, что теперь без сестры, и Надя забоялась дальше спрашивать, не умерла ли эта древняя сестра), живёт прилично, развела много цветов («На балконе?» – спросила опять Надя, а старушка сказала, что нет, над головой, как-то странно ответила, и Надя опять не стала переспрашивать где), но Наде самой было важно выговориться, и она тут же всё выложила по порядку.

Старушка ей сказала так: «Ищи дядю Корнила».

И всё.

Дальше она заторопилась и как-то буквально молниеносно исчезла за углом своего бывшего дома.

Надя, поражённая, заглянула за угол, повернула ещё раз за угол, но и во дворе уже знакомой старушки не было.

Делать нечего: Надя опять стала всех обзванивать и опрашивать кого могла, и на почте одна женщина в очереди сказала ей, что дядя Корнил живёт в слесарне при больнице около метро.

И что он сам на грани смерти, ему нельзя пить.

Но без бутылки слесаря её туда не пустят.

Мало того, без бутылки и он ничего не скажет.

Надо сделать то-то и то-то, постелить свежее полотенчико, поставить водку и так далее.

Женщина всё объяснила и сказала, где больница.

Вид у неё был нехороший, бледный, как будто она сама была из больницы, причём вся в чёрном и на голове как покрывало, волосы чёрные, глаза красивые, какие-то добрые.

Не помня себя, Надя бросилась покупать водку, всё приготовила, сложила в сумку.

У больницы ей указали наконец эту мастерскую, обычный подвал в больнице, вернее, обычный шалман.

Видимо, все алкаши района собирались там.

У входа Надя увидела двоих-троих, которые болтались под дверью, то ли ожидая кого, то ли просто гуляя.

Надя, испугавшись, что у неё отнимут бутылки, пошла на дверь как танк, буквально разметала сопротивление (дверь открылась только на громкий стук, даже едва приотворилась, но Надя, показавши бутылку из сумки, протиснулась в подвал, и следом за нею стали проталкиваться, видимо, и те уличные, была какая-то возня, крики за спиной).

Бутылку у неё приняли сразу.

Причём тот человек, который взял у неё спиртное, покачал головой и сказал, что дядя Корнил отходит, а пить ему нельзя.

Тем не менее они сразу указали ей в угол, где около шкафа без дверей лежал прямо на полу мужик как из помойки, раскинув руки.

Надя поступила так, как ей говорила та женщина с почты: расстелила полотенчико, поставила чистую бутылку со стаканчиком, нарезала хлеба, выложила солёных огурчиков на бумагу и рядом денежку на опохмел.

Дядя Корнил лежал уже как мёртвый, раскрывши рот, на лбу запеклось множество мелких ссадин, одна была большая как рана, посреди.

На ладонях какие-то язвы типа аллергических.

Надя сидела и ждала, потом открыла бутылку, налила в стакан водки.

Дядя Корнил очнулся, открыл глаза, перекрестился (Надя тоже) и прошептал:

– Надя. – (Она вздрогнула.) – У тебя есть его фотография?

У Нади фотографии сына не было. Она обомлела от горя.

– А что-нибудь с него есть?

Надя стала шарить в сумке, выложила на пол кошелёчек, пакет молока, грязноватый носовой платок.

Больше не было ничего.

Этим носовым платком она вытирала слёзы, когда шла из больницы от сына в первый раз.

Надя поднесла лежащему полный стакан.

Тогда дядя Корнил приподнялся на локте, выпил, заел кусочком огурца и снова лёг со словами:

– Дай носовой платок.

А потом он сказал, держа её носовой платок в руке (а на кисти у него была грязная, гнойная рана):

– Ещё один стакан – и мне конец.

Надя испугалась и кивнула.

Она стояла перед ним на коленях, готовясь выслушать всё. Там, на носовом платке, были следы её страданий, её засохшие слёзы, может быть, это был тоже след сына – так она надеялась.

– Так чего ты хочешь, – пробормотал дядя Корнил. – Скажи мне, грешница.

Надя тут же ответила, заплакав:

– В чём это я грешница, на мне нет греха.

За её спиной, у стола, раздался громкий, хриплый хохот: видимо, кто-то из алкоголиков рассказал что-то смешное.

– Твой дед по отцу убил сто семь человек, – прохрипел дядя Корнил. – А ты сейчас убьёшь меня.

Надя снова кивнула, вытирая свои горячие слёзы.

Дядя Корнил замолчал.

Он лежал и молчал, а время шло.

Видимо, ему надо было выпить, чтобы он начал опять говорить.

Про деда по отцовской линии Надя не знала почти ничего, он вроде бы пропал без вести – да мало ли было войн, на которых люди нехотя, без злобы, убивали друг друга!

Даётся приказ, и либо ты убьёшь, либо тебя убьют за невыполнение.

– Так то дед, прадед, он солдат был. А то мальчик. Он в чём виноват, – забормотала Надя с обидой. – Пусть я страдаю, но ему за что такая судьба! Мало ли кто кого когда убил.

Дядя Корнил молчал и лежал как мёртвый.

По его лбу побежала живая капля крови.

– Ой, – сказала Надя, с ужасом глядя на эту струйку.

Надо бы её вытереть, но нечем, не юбкой же, испачкаешься, пойдёшь по городу в замаранной юбке. А платок в руке у дяди Корнила.

Без платка он ничего не скажет.

В этом платке след страданий её и сына.

Тут опять раздался гогот.