Чёрное пальто. Страшные случаи

После этого он безо всяких тормозов слушал магнитофон день и ночь как сумасшедший, переписывал кассеты (понадобились деньги и на кассеты), а вскоре встал вопрос о кожаной куртке, джинсах и кроссовках.

Тут мать резко отказалась, эта верёвочка могла виться бесконечно.

Она сказала ему: раз ты не учишься, поработай, как я. Я на всякую работу согласна ради тебя. Он стал говорить, что в жизни не будет, как его мать, гнуть спину за копейки.

Причём ведь он боялся делать всё то же, что обычно делают в такой ситуации все мальчишки: продавать газеты, мыть стёкла машин у светофора; может быть, думала мать, он просто трусит, что опять прогонят, изобьют и т. д. Она, мать, и сама была из породы боязливых, всего пугалась, ото всего плакала, и он, видимо, вырос такой же без отца.

Но очень быстро после этих скандалов дело покатилось к тому, что он не хотел ходить в своих старых штанах и курточке, впал в тоску, не делал уроки, соответственно, незачем было шляться в школу, стоять там, позориться перед классом, просто незачем. Не за руганью же. Он не любил нотаций, просто ненавидел.

Всё больше времени он проводил со своими защитниками, дворовой компанией, а они ведь, размышляла мать, сидя у растерзанного чемодана, и пили там, и курили, и ели, а он угощался за их счёт.

И теперь, скорее всего, подумала она, ему наконец припомнили, что это всё он пил-ел на их денежки, и пришло наконец время их тоже угостить.

Вот почему он всё говорил, что надо устроить проводы в армию, а она отшучивалась, что рано, ещё два месяца.

И конечно, всякий ребёнок знает о тайниках в доме, куда мама прячет денежки.

Мать даже забудет, а ребёнок помнит, и был случай, когда эта Надя (мать) не могла найти заначку, припрятанную на покупку ботинок для сыночка Вовы, а Вова указал ей под шкаф, ему тогда было восемь лет, а сейчас уже стукнуло семнадцать.

Короче говоря, мать сидела посреди всего этого разора, этого издевательства (на стене в уборной было написано уличное слово, крупа была высыпана изо всех баночек, как будто там что-то искали) – она сидела и думала, что делать больше нечего.

Врач сказал ещё в приёмном покое, что он дышит и жив, что в реанимацию его отправляют просто так, для надёжности, для порядка, а потом переведут в психиатрическое отделение.

Если его там, в больнице, признают сумасшедшим, то это то, чего он больше всего сам боялся, потому что втайне думал приобрести когда-нибудь машину, а сумасшедшим прав не дают.

В этом случае он не пойдёт в армию и останется навсегда жить у неё на руках, как жил, и будет всё больше катиться на дно.

Если же его не признают сумасшедшим, что тоже вероятно – ведь он теперь явно будет отрицать самоубийство, бороться изо всех сил, скажет, что хотел попугать мамашу, – тогда его ждёт армия и уж там точно самоубийство, цинковый гроб. Он так и предупредил мать: унижений я не вынесу, жди меня из армии быстро, похоронишь вместе с отцом.

Делать было нечего. Надя переждала вечер, ночь и утро и пошла, покачиваясь, в больницу. Там врач психиатрического отделения встретила её приветливо, сказала, что это была симуляция самоубийства с помощью дружков, парень сам признался. «Но на шее полоса!» – воскликнула Надя.

– Верёвка очень слабенькая была, он это сделал специально, – ответила врач. – Он сказал, что если бы хотел повеситься, то в доме была другая верёвка, шнур. Потом он нам всё рассказал, что вы говорили фельдшеру скорой, что она говорила, какой внешний вид был у девушки, как одета. Он всё притворялся перед вами.

«А пена с кровью», – будто бы возразила Надя, но врач её не слушала, а сказала, что парень очень переживает и не хочет видеть мать, не хочет идти домой после таких шуток.

«Да он меня обокрал», – хотела воскликнуть Надя, но только горестно заплакала. «Вам самой надо полечиться», – посоветовала ей доктор.

На этом Надя поплелась домой и там стала обзванивать знакомых, советоваться.

Потом спустилась во двор, где сидели старушки, тоже с ними посоветовалась.

Она вела себя как настоящая сумасшедшая, то есть её кто-то как будто тянул за язык.

Она даже останавливала в переулке случайных знакомых и всё им рассказывала, как на исповеди.

Люди уже поглядывали на неё с интересом, поддакивали, задавали вопросы.

Но ей помогла одна встреченная на улице бывшая соседская бабушка, которая теперь жила далеко, у сестры, и теперь заболела, как она сказала, смертельной болезнью со сроком жизни две недели и потому давно не видела Надю (а Надя, был такой момент, носила ей продукты из магазина, и бабушка всё ей рассказывала: как передала по дарственной свою квартиру любимому внуку, чтобы доживать век в уверенности, что парень пристроен, – и как этот внук, получив дарственную, сразу решил делать большой ремонт, вскрывать полы, менять паркет, а бабушку перевёз временно к её сестре, чтобы не беспокоить, а потом исчез, а в квартире теперь живут посторонние люди, которые купили её у внука по всем правилам, такие дела – эту историю знали все в их доме).