Жена его однажды обнаружила Женю, нашла её в общежитии, увела на улицу и рассказала, что Саша женат, у него двое детей и она сама временно с ним не живёт, потому что у него венерическая болезнь, он обязан лечиться, и она сама тоже лечится от него, а где он это подхватил, вот вопрос, сказала эта жена и с ненавистью посмотрела на Женю. Они сидели в скверике. «А тебя, – добавила супруга Саши, – свободно надо убить, так как ты распространяешь заразу».
Нищей студентке не с кем было посоветоваться, она боялась идти в поликлинику (все сразу всё узнают), но, по счастью, блуждая в районе рынка, она увидела вывеску: «Венерические заболевания». Её приняла старуха-врач, нужны были деньги, без денег врачиха даже не согласилась её выслушать. Женя вынула из ушей мамины серёжки, единственную память, врач взяла серёжки, увела девушку на осмотр и сказала, что надо подождать анализов. Анализы пришли хорошие. Женя, по счастью, не заразилась, либо Сашина супруга наврала. Но Саша больше не появлялся на горизонте, а Женя поняла, что не так всё просто у людей, и существует тайная, упорно процветающая, животная сторона жизни, и именно там сосредоточены отвратительные, безобразные вещи, и не убили ли вообще маму, думала взрослая (восемнадцать лет) Женя, ведь мама была ещё молодая и могла попасть в эту тень жизни, где погибает так много людей.
Тем более что тут же летом с Женей случилось несчастье, как раз у бабушки. Тем летом за городом на свалке были найдены два женских трупа, изрезанные, изувеченные, с руками, вывернутыми как выжатые тряпки, без голов. Городишко гудел. Видимо, убили двух каких-то отдыхающих или туристок, потому что свои были все на местах.
Не очень поздно вечером Женя возвращалась от подруги, и недалеко от дома её с двух сторон схватили. Это были подростки лет по шестнадцать-семнадцать, трое, смуглые, то есть, по-местному, чурки, она их не знала, они не знали её, за три года отсутствия они-то как раз и выросли. Они заткнули ей рот кляпом и вели, вывернув руки за спиной, точно по тому сценарию. Женя шла, согнувшись, толчками, рывками, под лопатку её кололи ножом. Они переговаривались по-своему, Женя кое-что понимала, они называли себя греками в городишке, но это были не греки. Женя поняла, что они на ходу спорят, кто первый, потому что один укорял другого, что он болен нехорошей болезнью. Они покрикивали в ночной тьме, ругались по-русски, волоча бегущую согнутую Женю, как вдруг всё вокруг осветилось. Будто бы включили прожектор. Трое остановились, выпустив на мгновение Женю, и она, завидев освещённую стройку и старика и женщину среди наваленного камня, рванулась изо всех сил к ним, вытащила кляп изо рта и закричала: «Убейте меня! Убейте меня!» Она стояла около старика, протягивала к нему распухшие руки и кричала: «Убейте меня, но не отдавайте им!»
Трое возмущённо заорали, что это шлюха и она им должна, они платили! Они кричали по-русски.
Старик отправил парней вон одним жестом руки, сказал по-ихнему «идите», и трое повернулись как солдаты и канули в ночную тьму, услышав свою речь.
Старик сказал Жене, что проводит её в дом, женщина осталась на стройке, и Женя только мельком рассмотрела её склонённую голову и подумала, как она похожа на маму. Женя боялась уходить, но старик пошёл, и пришлось идти. Старик привёл её к какому-то дому. Женя ничего не узнавала в ночной тьме, и, войдя в комнатушку как чулан, она услышала, что старик запер за ней дверь и удалился. Женя села на пол, потом нащупала неровную, корявую стену, прислонилась к ней и заснула.
Утром она очнулась в каком-то месте, она сидела спиной к шершавому стволу тополя, вокруг был глухой, заросший пустырь.
Женя побежала, ничего не узнавая вокруг, наконец нашла дорогу домой и легла спать в сарайчике во дворе. Было раннее утро. Бабушке она сказала, что ночевала у подруги, так как боялась идти домой. Также Женя сказала, что постарается сегодня уехать. Бабушка, наверно, всё поняла, руки у Жени были огромные и сплошь в синих пятнах, лицо разбухло, и угол рта оказался надорван.
Бабушка сказала, что этой ночью она не спала, рылась в старых вещах и нашла в сундучке серёжки своей дочки и иконку, ещё от бабушки, и хочет отдать это Жене.
Женя надела материны серёжки, точно такие, какие недавно сняла, взяла иконку, собрала свои бедные вещички и пошла на вокзал. Она нарочно решила пройти мимо той стройки, чтобы увидеть старика и женщину, похожую на маму, но ничего такого не обнаружила. Не было ни стройки, ни того пустыря, сиял белый день, кругом тянулись дома и сады.
Бабушка, провожавшая её, ни слова не спросила у неё, почему Женя идёт не на вокзал, а в другую сторону, к свалке, а Женя сказала вдруг, что думает: где-то тут должна быть могила мамы, надо поискать у тополя на пустыре.
Бабушка возразила, что дочь её исчезла совсем в другом городе, но Женя не слушала, а всё искала тополь и у первого же попавшегося села на землю, прислонилась к стволу и заплакала навзрыд.