Чёрное солнце

– Семьи, образовавшиеся и родившие детей среди людей. Была пара, показавшая сущность своего ребенка миру и школе, все трое в психиатрической клинике. Так что это дело очень тонкое, просто чтобы ты понимала.

– Я-то понимаю.

– Вампиры и демоны сейчас крайне безрассудны, к этому относится и смешивание крови.

– Насколько я помню, нежити редко нравились себе подобные, но женились они всегда на своих.

– Правильно ты помнишь, а сейчас контролировать их некому, вот и творят всякую фигню.

Некоторое время мы ехали молча. От Мэдоку чувствовалось напряжение, но я не спешила отвечать тем же.

– А какая особенность у этого… ребенка?

– Возможность переносить мышечную память в другие тела. Вряд ли ты о нем слышала.

– Нет, не слышала. То есть, попроси его приготовить шоколадный фонтан по рецепту 19-го века, он его с закрытыми глазами сделает?

– Да, но только сейчас он старается не шокировать родителей, да и в 5 лет многого не сможешь: для готовки сил много надо, для танцев в том числе, с детским телом это нелегко, языки тем более.

– Как все сложно, – сказала я с неподдельным удивлением.

– Кстати, у тебя есть туфли?

– Есть те, которые подарила Агата, черные на шпильке и какие-то из Англии, мне привозили.

– Вот их и наденешь.

– Хорошо. А лицо придется красить?

– Ты никому так не скажи, – посмеялся Мэдоку, – что-нибудь очень легкое, веки не крась, или можешь темные круги под глазами нарисовать, но это необязательно. Если будешь делать румяна, то делай это свеклой.

– Свеклой?! – воскликнула я.

– Да, так девушки на Руси делали. Все должно быть естественно.

– Хорошо, накрашу глаза углем.

– Молодец, уловила суть.

Мэдоку вернулся от швеи с красиво запакованным в чистый белый кусок бумаги и перевязанным коричневой лентой платьем. Сочетая в себе охровый, нежно-бежевый, в тени становящийся каким-то серо-бежевым, чистый коричневый, кофейный, цвета на платье не повторялись, каждый элемент имел свой цвет, не считая основного – молочного. Все было обшито сияющим на солнце дорогим бисером, но так искусно, что и бисером не назовешь – золотом, не меньше.

– И даже без корсета?

– Там есть вроде бы какой-то тряпичный.

– Блин, как не вовремя я решила внешность сменить.

– Да, слоновая кость подошла бы лучше. Если по фигуре не подойдет, затянем в некоторых местах, может, и без корсета сядет нормально. Ты сколько лет корсеты не надевала?

– Лет сорок.

– Сорок лет… подумать только. Выпьем кофе?

– Конечно.

С утра я ничего не ела, поэтому заказала себе десерт «Красный бархат», потом еще тирамису, но страшно в нем разочаровалась.

– Я все хотел спросить, – Мэдоку редко убирал волосы с лица, ему нравилось, когда они мешали, или он просто обозначал, когда хотел завести серьезный разговор, убирая их. Он специально сел так, чтобы солнце поблескивало у него лице и жмурило, я этого не понимала, ведь зимнее солнце совсем не греет, – на момент ухода брата тебе было 15 лет. Как это было?

Я оторопела от такого наглого вопроса.

– Ты имеешь ввиду, как долго я страдала?

Я не помню, что думала тогда, я просто помню боль, которую приходилось переживать, шрамы одиночества, саднящие и по сей день раны от ухода главного и любимого наставника по жизни… я не думала о Клоде, тогда уже не было смысла, я пыталась справиться с собой, и по итогу это сделало меня черствой, сухой, и грубой до взрыва мозга. В то время из моей жизни и ушли положительные чувства.

– Нет, какую революцию это произвело у тебя в голове?

Я прекрасно знала, о чем он говорит, и видела, что он явно хочет меня слушать, судя по хорошему расположению духа, хоть и не акцентировал.

– Большую. Я тогда поняла, что верить не стоит некому, и всегда нужно быть готовым к худшему.

– Зачем так жить?

Я пожала плечами.

– Я не знаю, это мазохизм, это очень тяжело, осознавать и думать о том, что все хорошее в твоей жизни может кончиться в любой момент, особенно когда ты этого не ждешь. Но иначе боль будет еще страшнее. Ситуации в жизни бывают разные, и каждый относится ко всему по-разному. Каждый сам для себя решает, над чем убиваться и как страдать. В целом, можно жить и без этого, но это непросто. Нужна большая работа над собой, стальные нервы… а людям хочется просто жить, и ничего больше.

Я не так хорошо помнила Клода, чтобы о нем говорить, я старалась его забыть.

– Ты пошла бы на любовь еще раз? – спросил Мэдоку.

– Думаю, да. Если оно того стоит.

– Как это?

– Если это будет взаимно, плодотворно, перспективно. Нельзя же просто любить того, с кем у тебя нет будущего.

– А ты этого боишься? Того, что кто-то не оправдает твоих ожиданий?

– Да, почти. Если я что-то планирую, то у меня должна быть гарантия на то, что это случится, иначе я места себе не найду.

– Нельзя так жить, Кэс! Нельзя все время жить будущим.

– Может, мне еще надежду не иметь? – я начинала злиться, но, когда увидела обреченность в лице Мэдоку, и гораздо более серьезную, чем он хотел показать, я немного остыла.

– Нет, я не это имел ввиду. Просто не строй планов и живи настоящим.

– Я вроде так и живу.

– Дай обещание, – он пристально на меня посмотрел, и тут я поняла, к чему он клонит, и задумалась.