Чёрное солнце

– Да сядь, он разберется, не маленький, – спокойно ответил ребенок, – в конце концов, там взрослые есть.

Вечер затягивался, Мэдоку почти не пил, только в тех случаях, когда пробовал алкоголь и отдавал мне.

– Vodka? – спрашивала я с глупым лицом каждый раз, когда он протягивал мне бокал. Он улыбался, отвечал, что это не водка, и говорил пить. В последний раз он выругался на меня на демоническом так, что даже Такаги обернулся и посмотрел на нас через толпу взрослых.

На небе стала появляться россыпь звезд, собаки смирно лежали около входа, изредка поднимая голову. На балконе было холодно, мне дали норковую шубу, я изобразила восторг, но как только мы вышли, я ее сняла – гадкая дешевка.

– Ну как? – закуривая, спросил Мэдоку.

Я пожала плечами.

– Пока нормально. Меня впечатлил разговор с Такаги.

– Он умеет. Что он тебе сказал?

– Да так, подытожил, – отмахнулась я.

– Ну ладно.

Он долго молчал, а потом спросил:

– Ты искренне беспокоишься за наше будущее, или это лишь иллюзия?

Это был крайне нелегкий вопрос, мне было сложно думать и анализировать, что я чувствую и думаю. Создавалось чувство, что я пятнадцатилетний подросток, впервые встретивший настолько же трепещущую душу. Думать в теории было глупо, нужно было думать о себе как о индивидуальности, а я этого не умела.

– Да? – с вопросом к самой себе ответила я.

Я боялась, что Мэдоку начнет нервничать и злиться, но он выбросил окурок и обнял меня.

– Я понимаю, как тебе тяжело, и даже если ты не сможешь меня любить так сильно, как хотела бы, я все равно тебя буду держать.

Ему было нелегко это сказать, еще бы! На морозе, под крошкой звезд на зимнем декабрьском небе, он впервые признавался в любви, о которой поколения писали поэты, а у меня впервые в жизни жгло лицо и трепетало сердце. Наконец-то живое.

14

Началась новогодняя неделя, на лицах осчастливленных людей виднелся морозный румянец, на ресницах прилипли снежинки, неделя началась с жуткого снегопада, из машины выйти было страшно. Мэдоку с самого утра заявил, что как только он выпьет дневную дозу кофе, нам предстоит нелегкий тур по магазинам, в поиске подарков для близких друзей.

– Сколько у тебя таких близких друзей? – спросила я, как только вышла из подъезда и мне в лицо прилетел комок снежинок с неба.

– Не много, – ответил он, и в углу мелькнула фарами легко заснеженная машина, – главное для Лоры найти что-нибудь толковое.

– Что за Лора? – нарочито пискляво спросила я.

– Ты ее знаешь.

Я задумалась.

– Мы уже где-то встречались?

– Да, но почти не общались. Я знаю ее дольше, чем Гаврилова, но она моя близкая подруга. Она настолько близкая, что знает, какой чай я люблю пить в июле, когда идет дождь, и в комнате пахнет сирень…

Я фыркнула, и тут же получила неприятный тычок между ребер.

– А что она предпочитает? – спросила я уже в машине.

– Ее желания очень трудно угадать, мне это еще не удавалось, но она любит очень нестандартные вещи, лучше бы исторические, или те, про историю которых она будет слушать часами. Вот, например, ей бы понравилась какая-нибудь из картин твоей мертвой художницы – она человек искусства – и к тому же помешана на странностях, – у меня кольнуло сердце. Я совсем забыла, что в моей жизни были люди, о дружбе с которыми я забыла так скоро и обесценила все то, что они делали для меня совершенно искренне. Меня скорее волновало это, моя неблагодарность, чем то, что их больше нет. «Все рано или поздно исчезает, – говорила мне мать, – лишь твои страдания будут вечны, с такими грехами в нормальной жизни делать нечего… особенно такому ребенку, как ты» Я всегда была для них позором. Девочкой со странностями.

– Поищешь? – голос Мэдоку вырвал меня из раздумий.

– Да.

Меня вдруг так потянуло тошнить от всего, что происходило в моей жизни. Такое странное осознание, чужая мысль о том, что раньше я жила лучше, лживая, я знала. Мне как будто нравилось ничего не чувствовать, быть гордой и самолюбивой, отрезать всех, кого не лень, упиваться во вкусной крови, радоваться поиску теплых душ, чувствовать от этого азарт. Такое ощущение, будто казалось, что чувства делают меня слабой, но оно проходящее, я, несомненно, справлюсь, но исчезнуть захотелось чертовски.

– Дай денег.

– Сколько?

– Мне надо сначала в антикварный магазин, потом в библиотеку.

– В антикварном магазине тебе не расскажут всей истории предмета, а если она будет лживой, это будет страшнейшая оплошность, считай, для Лоры ты умер, а из библиотеки книги воровать просто плохо.

Я снова фыркнула.

– Еще раз так сделаешь, никуда не поедешь.

– Напугал!

Мэдоку помрачнел.