Чёрные крылья

– Самолётов, господин президент, – ответили ему на другом конце провода. – В первую очередь они запрашивают самолёты. Чёрная Армия уже двадцать лет страдает от непрерывных авианалётов Люфтваффе, не в состоянии дать адекватный ответ. При наличии у них достаточного количества авиации в регионе, немцы могут забыть про безопасный русский тыл, получив на свою голову ещё один проблемный регион. Также русские запрашивают бронетехнику, новые образцы зенитных установок и военных специалистов…

– О’Кей, я понял, понял, – прервал главу ЦРУ Паттон. – И что вы предлагаете?

– Я предлагаю помочь им. Мы вполне в состоянии наладить поставки. В плане логистики это не сложно, Ледовитый океан на данный момент почти безлюден, а Северный морской путь в полной мере не контролируется ни японцами, ни немцами. Я считаю, это будет правильным шагом. С итальянцами на юге и русскими на востоке мы сможем создать вполне ощутимую угрозу для Германии и поколебать положение рейха, как гегемона в западной части Евразии.

– А где гарантии того, что в ответ Гитлер просто не забросает нас ядерными бомбами? – с сарказмом спросил президент.

– Гарантии те же самые, что и в данный момент. Соединённые Штаты вполне в состоянии ответить на ядерный шантаж, особенно учитывая наше превосходство по количеству ракет.

Президент ненадолго замолчал, обдумывая услышанное.

– Ладно, хорошо, считайте, что вы меня уговорили. Я сейчас же свяжусь с министром обороны и передам ваши соображения, – принял-таки сторону разведчика Джордж Паттон. – Только пусть эти русские не раскатывают губу. Мы поможем им, но не станем перебрасывать всю американскую армию в Сибирь только для того, чтобы защитить их от немецких бомбардировщиков. И атомное оружие они не получат. По крайней мере, при моей жизни.

– Вас понял, господин президент. До свидания.

– До свидания, – ответил Паттон и угрюмо положил трубку.

Дожили. Американская помощь русским. И от кого, от него, от Джорджа Смита Паттона! Этот странный мир явно летел ко всем чертям и, к неудовольствию президента, он совсем не понимал, какая именно шестерёнка в привычном мироустройстве нуждалась в немедленной замене.

* * *

Рейхскомиссариат Московия, Приуралье. 16 августа, 1962 год.

Граница будто изменилась.

Лёжа во влажном лесном компосте, состоящем из мягкого мха и небольших куч ещё зелёных августовских листьев, я внимательно наблюдал за фронтовой полосой. Я бывал там десятки, если не сотни раз и, казалось бы, знал всю Линию Карбышева как свои пять пальцев, однако сейчас я чувствовал, что в стройных рядах укреплений что-по поменялось. Новые бункера, ДЗОТ-ы, траншеи и огневые рубежи – это понятное дело, совершенствование Линии не прекращалось никогда, и генерал Карбышев всегда находил возможность улучшить своё любимое детище. Изменился сам дух, само предназначение этой полосы укреплений. Если раньше граница Чёрной Армии была похожа на загнанного в угол зверя, готового драться насмерть, до последнего вздоха, то теперь животное явно возвышалось над своим противником, открыто готовясь к смертельному, плотоядному прыжку. Сейчас я бы сравнил эти укрепления с силой поверхностного натяжения на краю заполненного доверху сосуда. Она – единственное, что сдерживает жидкость от того, чтобы хлынуть неудержимым потоком наружу.

Вот что я видел своим единственным оставшимся глазом.

Цепляясь бородой, отросшей до совсем уже неприличных размеров, за мелкий хворост, валяющийся на земле, я медленно и аккуратно пополз к границе. Гула немецких вертолётов не было слышно, что было хоть и непривычно, но в данный момент времени играло мне на руку. Мне очень не хотелось после всего того долгого пути быть подстреленным на пороге собственного дома. Особенно учитывая тот факт, что в заплечном рюкзаке, который я с таким трудом выторговал пару недель назад в Ижевске, лежало кое-что очень ценное. Некий конверт, с плотно набитыми туда старыми архивными листами.

Всё-таки, когда я почти уже выполз из леса, где-то рядом послышался нарастающий гул. Справедливо решив, что это очередной патрульный вертолёт, я затаился в кустах и принял решение немного обождать.

А заодно и погрузиться в воспоминания.

* * *

Рейхскомиссариат Московия, Москау. Три месяца назад.

Я с трудом смог открыть глаза. Один, левый, болел адски пульсирующей, раскалывающей болью. Правый же, горячий и воспалённый, с лопнувшими капиллярами никак не хотел выпускать меня из объятий небытия и глядеть на яркий свет.

Мне понадобилась минута, прежде чем я наконец-то справился со свинцовой тяжестью век и понял, что левого глаза у меня больше нет.