Чёрные крылья

Потом был долгий путь по длинному тюремному коридору, прерывающийся постоянным остановками, во время которых я отчаянно прижимал к себе бумаги и икону, тихонько молился и переводил дыхание. Было путешествие через ночную Москву, куда меня вывела длинная винтовая лестница, были вздрагивания от каждой тени, были страшные ночные шорохи и грохот солдатских патрулей где-то вдали. Был изматывающий марш к Нижнему Новгороду, прямо в деревню к Леониду, где меня долго штопали, лечили, повторяя мартовский ритуал, и собирали в обратную дорогу.

Только вот всё это время меня не покидало ощущение, что это не я выбрался из цепких лап немецкого орла. Это меня просто-напросто отпустили. В самый критический момент острые когти птицы просто-напросто разжались, и крылатый хищник отпустил свою законную добычу на все четыре стороны.

И я очень хотел знать причину такого милосердия.

* * *

Рейхскомиссариат Московия, Приуралье. 16 августа, 1962 год.

Гул всё нарастал. Я сильнее вжался в землю и подсунул под живот винтовку, которую я, как и всё остальное моё родное снаряжение, достал из тайника под Ижевском, чтобы блики солнца на её металлических частях не выдали моего местоположения.

Буквально через минуту, я понял, что ошибался в своих предосторожностях. Шум, который я слышал, был не громким хлопаньем вертолётных лопастей, а тяжёлым гулом реактивных самолётов. Мне «повезло» пересекать и так не шибко безопасную границу между рейхскомиссариатом и Чёрной Армией как раз во время очередного авианалёта. Которого, кстати, быть сегодня не должно было. Немцы летают исключительно по расписанию, такова натура их разжиревших и обленившихся Люфтваффе. Сегодня же четверг, а по четвергам бомбардировок не бывает. Что за бред? Поменяли расписание? Или я ошибся с расчётами?

А это что…

На моих глазах из-за макушек деревьев, закрывающих мне обзор, над Линией Карбышева со свирепым визгом пронеслись шесть юрких истребителей. С огромного расстояния они начали поливать немецкую эскадрилью из крупнокалиберных пулемётов, постепенно сокращая дистанцию и выныривая на неповоротливые бомбардировщики снизу, расстреливая их беззащитное брюхо. Четыре немецких самолёта сопровождения попытались дать бой, однако два из них тут же вспыхнули ярким пламенем и горящими обломками понеслись к земле. Основная же группа, чьи ряды всё также постепенно редели, начала беспорядочно разбрасывать бомбы, совершенно не целясь и в панике не разбирая, куда, собственно, попадают снаряды: по своим же позициям или достигают цели.

Опустошив бомболюки, немцы тут же начали разворачиваться и уходить обратно на свои аэродромы. Наши лётчики недолго преследовали их, доведя счёт до шести сбитых самолётов, они также покинули бой, оставив меня совершенно ошалевши наблюдать за происходящим.

Это что вообще сейчас такое было?!

Раньше все налёты отражались только с помощью зенитных батарей, расположенных на Линии Карбышева и в крупных городах. Эффективность таких средств противовоздушной обороны, правда, оставляла желать лучшего, но иногда у нас всё же получалось нанести Люфтваффе ощутимый урон. Однако немцы почти всегда прорывались, и некоторое время после таких налётов люди обязательно занимались тем, что ликвидировали последствия бомбёжек. Авиация у Чёрной Армии, конечно же, была, но в таком малом количестве, что её берегли для по-настоящему чёрных дней. Реактивных же самолётов у нас насчитывалось всего около десятка. Их никогда не поднимали в воздух, исключая редкие учения. Никогда! А что я теперь вижу?! Не просто отражения налёта, а самый натуральный воздушный бой! С применением реактивной авиации! Либо положение дел изменилось с ног на голову, либо я окончательно перестал понимать этот мир.

В любом случае, ответы мне могут дать лишь на другой стороне.

Последний раз оглядевшись и убедившись, что патрулей рядом нет, я по-пластунски пополз через нейтральную полосу, стараясь не издавать лишнего шума. Свою родную винтовку я держал в руке, при каждом движении выставляя её немного вперёд, а мой вещмешок больно колотил чем-то металлическим мне по хребту. Я не обращал на это внимание. До родной стороны оставались считанные метры, поэтому на удобства мне было сейчас как-то плевать. Тем более, что границу обязательно просматривали с обеих стороны как власовские, так и наши наблюдатели, поэтому, чем дольше я буду задерживаться на открытой, избавленной от мельчайшей растительности и перепаханной снарядами полосе, тем больше шансов, что я не дойду вовсе.

Своих я, к слову, боялся едва ли не больше, чем власовцев. На месте любого адекватного пограничника я бы не раздумывая стрелял на поражение, если бы заметил тёмный силуэт, пересекающий границу с вражеской стороны. Мой единственный шанс состоял в том, чтобы поднять руки в жесте капитуляции раньше, чем солдат, встретивший меня, нажмёт на курок.