Чёрные крылья

Шмыганье непроизвольно повторилось, а затем что-то мокрое начало нестерпимо жечь мне лицо. Лишь через несколько секунд, уже скрыв чумазую физиономию в не менее чумазых ладонях, я понял, что впервые за очень долгое время плачу.

[1] Нападение на радиостанцию в Глайвице – инсценированная германской разведкой операция, давшая Третьему рейху номинальный повод для вторжения в Польшу.

Глава вторая Рассвет

«Солнце в глаза, мы в марше на восход,

Воздух плюётся кровью,

Сушит чёрный рот.».

Чёрная Армия, Свердловск. 17 августа, 1962 год.

Уральский дождь сильно отличался от дождя московского. Если последний вызывал лишь ощущение уныния и тяжести, придавливающей к земле и заставляющей не высовывать нос из своего лесного убежища, в котором ты и так уже провёл полнедели, то влага, неплотной стеной разливающаяся над Уральскими горами, была чем-то иным. От неё, несмотря на бесконечную хмарь, затянувшую небо, веяло, прежде всего, свежестью и обновлением. Уставшая от заводского смога и хлопков выстрелов, земля с радостью впитывала в себя капли влаги, которые неплотным потоком лились с неба. Было в этом что-то древнее, давно позабытое, задвинутое куда-то в загашник человеческих чувств, туда же, где обитали теперь беспечность, блаженное спокойствие и вечерняя радость. Человек, по крайней мере, здесь, в России, уже давным-давно забыл, что такое настоящая свобода, променяв её либо на вырождение и саморазрушение, подпитываемое оккупантами, либо на бесконечный изматывающий труд в казармах и фабриках Чёрной Армии.

Однако природа ещё помнила, что значит дышать свободно. За всем топотом маршей, за громкими воодушевляющими речами, за полками и заводскими комплексами она ещё помнила, что такое свобода. По крайней мере, в памяти её жило то светлое воспоминание о ней. Тусклый свет угасающей свечи, который никогда не перерастёт в пламя, ещё тлел над мрачным Уральским хребтом в пику мрачной хмари Московии или проданной и поделенной корпорациями территории Новосибирска.

Именно поэтому здесь дождь был другой.

Медленно остывая после ядрёной солдатской бани, ради которой Еврухин не пожалел дров, я откинулся на спинку сиденья старого «Виллиса», ловя заросшей макушкой прохладные дождевые капли. Бороду я, пользуясь случаем, сбрил, дабы больше не повторять эксцессов, подобных тому, что произошёл в бункере особиста, однако до волос добраться не успел. Машина, присланная за мной секретарём Алеутова прямиком из штаба полка, в чьём расположении я находился, уже нетерпеливо фыркала движком рядом с баней, так что я решил отложить косметические процедуры и, быстро собравшись, отправился в путь. Который, к слову сказать, был очень неблизким. Почти восемь часов мы размеренно катились по крепко сбитой таёжной автодороге, постоянно встречая многочисленные военные грузовики, перевозящие внутри себя солдат, оружие или боеприпасы. Чёрная Армия к чему-то усиленно готовилась. Возбуждение, царящее повсюду, явственно висело в воздухе, отражаясь дальним светом автомобильных фар, суетящихся солдат и далёким рокотом вертолётных лопастей. И никакой вечерний дождик, несмотря на всю его отдушину, не мог это возбуждение смыть. Для того нужна не мелкая морось, увлажняющая усталую землю, а самый настоящий ураган с грозой и лихими порывами ветра. Правда, даже такая буря не развеет до конца горячее чувство готовности к бою, маревом расстилающееся над всей Чёрной Армией. Оно лишь чутка снесёт его, передвинет, словно циклон воздушную массу, в другое место. А вместе с ним потянутся и люди. Готовые, разозлённые, вооружённые люди.

Вечерний воздух возле Свердловска свежо пах озоном.

Сам город меня тоже удивил. Сперва я немного не понял, куда конкретно меня привёз мой молчаливый попутчик, за всю дорогу сказавший едва ли больше десятка слов, и только через несколько минут я осознал, что попал именно в столицу Чёрной Армии. Весь город пылал. Но пылал не оранжевыми кострами авианалёта, а ярким, электрическим жёлтым светом. Я никогда такого не видел. Даже в самые лучшие годы для всех нас Свердловск оставался тёмным пятном на карте. После наступления темноты свет не зажигался, чтобы не облегчать работу немецким лётчикам, но теперь… теперь на улицы города вернулось электрическое освещение, от которого я успел отвыкнуть за двадцать лет бесконечной боеготовности и паранойи.