Въезжая в освещённый мириадами огней Свердловск, я понял, что дико устал. От нестерпимого света, льющегося буквально отовсюду, у меня заболел оставшийся глаз, а левый, ныне отсутствующий, тут же промок, пробивая мерзкой смесью гноя и слёз плотную ткань чёрной повязки, которую мне одолжил ещё Леонид. Долгая дорога растрясла меня, а баня, помноженная на ощущение безопасности, которое подарил мне мой обновлённый дом, неумолимо клонили меня в сон. Я честно боролся с Морфеем, пару раз выныривая из сладких объятий сновидений, но, в конце концов, меня сморило. Голова упала на грудь, глаза, налившись тяжестью, медленно закрылись. И я уснул.
Проснулся я оттого, что почувствовал, как меня кто-то очень сильно трясёт за плечо. Этим кем-то и оказался мой молчаливый водитель.
– Вставай, – услышал полусонный я. – Мы на месте.
Это было едва ли не самое длинное предложение из всех, что он сказал за восемь часов поездки.
Речка, небо голубое. Это всё моё, родное. Ровно в той же мере, в которой я сроднился с этими серыми и толстыми стенами неприметного, на первый взгляд, здания Главного разведывательного управления. Широкие деревянные двери и две колонны, выступающие из ровной фронтальной стены разведуправления – вот и все украшения. В остальном же здание представляло собой обычный бетонный прямоугольник. Три верхних этажа, расположенных на этой грешной земле, служили лишь декорацией, маркером и потёмкинской деревней. На них никогда не вёлся серьёзный документооборот, никогда не проводились заседания и не звучали слова строгого и устрашающего брифинга. Настоящий «мозг» разведки находился ниже, на подземных этажах, простирающихся на пять ярусов вниз. Там, в переплетении металлических лестниц, в пыльных и душных кабинетах и тайных ходов, ведущих далеко за город, недосягаема для немецких бомб, кипит настоящая жизнь и настоящая работа. Работа трудная, выматывающая до предела и, к сожалению, часто безрезультатная. Из этих подземных казарм выходят рыцари с горячим сердцем, холодной головой и чистыми руками. Уходят, шеренга за шеренгой, в бесконечный крестовый поход, длящийся уже два десятилетия. Уходят лишь для того, чтобы убить одного единственного дракона. Рыцарям плевать, что сотни таких же, как они, уже сгорели в беспощадном пламени, пали, растерзанные острыми когтями и нашли свой бесславный конец под тяжёлыми лапами чудовища. Они просто идут. Раз за разом, снова и снова, на безумную и безнадёжную войну. Их оружейник куют им новые доспехи, отливают новые мечи, мудрецы дают всё новые и новые советы, делятся военными хитростями, день за днём корпят над старыми книгами, в надежде отыскать способ уничтожить дракона. И нет счёта ярославнам, чей плач эхом раздаётся вслед уходящим насмерть воинам.
Всё так. Раз за разом, попытка за попыткой. Вот только сегодня раненый и избитый рыцарь принёс один-единственный отрубленный коготь дракона. Призрачный успех, фантом победы. Если не брать в расчёт тот факт, что именно из этого когтя можно вывести яд, что и погубит чудовище.
– А смысл? – вяло ответил я разбудившему меня водителю. – На дворе ночь. Думаешь, меня кто-то сейчас с докладом примет?
В конце концов, даже мудрецам с кузнецами нужно иногда спать.
– Примут, – уверенно, но равнодушно, будто сплюнув, ответил водитель. – Когда вызывали меня из штаба, специально уточнили время прибытия. Так что отоспаться они, в отличие от тебя, успели. Давай, иди.
Призрачная надежда урвать хоть чуточку сна, прежде чем Алеутов выдернет меня для доклада, улетучилась окончательно. Сонно зевнув, я открыл скрипучую дверь «Виллиса» и поплёлся к дверям. Как и предсказывал мой водитель, они были открыты. Едва я ухватился за ручку, как услышал звук заводимого мотора и шуршание шин. Когда я обернулся, джип уже скрылся за ближайшим поворотом, оставив после себя, как напоминание, шлейф из пыли и выхлопных газов, медленно оседающих на неровный асфальт. Немного посмотрев на этот импровизированный и безопасный смерч, я нырнул внутрь здания.