Чёрные крылья

– Кары, – спокойной ответил на мои восклицания Джеймс. – Река такая. Чуть западнее Уральских гор. По ней раньше германско-японская граница проходила. А теперь это наша территория. Захватили два месяца назад. «Джепы» и «фрицы» в очередной раз сцепились, а Чёрная Армия на фоне этой приграничной грызни и подсуетилась. Теперь у вас есть морской порт, поэтому поставки идут, можно сказать, рекой. В том числе самолёты, военные инструкторы, ЗРК, а также медикаменты, одежда, аграрные культуры и высокотехнологичные компоненты для новых электростанций. Всё для русского фронта, всё для победы.

– Теперь-то всё встало на свои места…

– Что именно? – уточнил Джеймс, неизвестно как расслышавший моё бормотание.

– Налёты. Они сместились. Я переходил границу вчера утром, как раз во время одного из них. Стал свидетелем воздушного боя, но это не суть. Важно то, что бомбёжка произошла, точнее, попыталась произойти, в четверг, а раньше немцы по четвергам не летали.

– Это верно, – согласился со мной американец, – раньше такого не было. Однако, теперь налёты по четвергам происходят. И только четвергам. Раз в неделю. Очень хило и не очень упорно. Лезут исключительно ради боевого рапорта и соблюдения своего немецкого орднунга. Теряют парочку самолётов и уползают обратно. Начальство им платит не за результат, а за пустые бомболюки, так что иногда от ястребов Геринга и своим достаёся. Кажется мне, что такими темпами налёты вообще прекратятся. По началу, когда ещё ваши лётчики не набрались опыта, бои шли с переменным успехом, однако сейчас ваши орлы рвут их почти всухую, выигрывая сражения на чистой злобе. И я их прекрасно понимаю. Конечно, сдаётся мне ещё, что немецкие машины не обновлялись с начала пятидесятых, а поэтому морально устарели, – Джеймс заговорщицки ухмыльнулся. – Только ты этого пилотам не говори, расстроятся.

– Ёшкин кот… – только и смог выдавить я из себя, пораженный обилием хороших новостей, скопом вывалившихся на меня.

– О-о-о, «ёшкин кот», – передразнил меня Джеймс. – Ты погоди, то ли ещё будет. Будет, кстати, немедленно, мы пришли. Документы у тебя с собой?

Мы действительно пришли. Застыли у двери кабинета Алеутова и тупо смотрели друг на друга. У Джеймса из взгляда, как и всегда, не пропадала его извечная насмешка, ну а мне оставалось только отшучиваться.

– Нет, в бане забыл. Как Колобок.

– Не понял?.. – удивился американец.

– Анекдот такой есть: вылетает Колобок из бани и кричит: «Вот балда, голову забыл помыть!», – сказал я и рывком распахнул тяжёлую дверь.

Американец же остался смотреть мне вслед слегка ошарашенным взглядом. Кажется, на этот раз я сумел его уесть. Правда мешкался он недолго и очень быстро проследовал за мной в кабинет, где Алеутов уже заключил меня в медвежьи объятия и с чувством хлопал по спине, снова и снова вышибая весь воздух.

– Гришка!

Удар.

– Гришаня!

Ещё удар.

– Господи Боже, живой паршивец, живой…

Снова хлопок. Я и не парировал вовсе. Я просто отвечал на приветствие этого, хоть и высокопоставленного, но такого родного человека. Человека, который покровительствовал мне, шестнадцатилетнему сосунку на войне, который бесконечно хлопотал о моей карьере сперва в армии, а потом и в разведке, который недрогнувшей рукой отправил меня на смерть, и который сейчас, не стесняясь красного и мокрого лица, искренне плакал, видя меня живым.

Краем глаза я видел сидящего в кресле за большим овальным столом маршала Жукова. Он улыбался. На мгновение мне показалось, будто в его глазах блеснули слёзы, хотя, конечно, это было последствием едкого дыма папиросы, что он крепко держал между пальцами.

– Гриша… – в последний раз тихо проговорил Алеутов, прежде чем отстранился, продолжая, тем не менее, держать меня за плечи вытянутыми руками.

– Господи, что же они с тобой сделали, – пробормотал мой начальник, сочувствующе покачивая головой.

– Ничего особенного, – улыбнулся я. – Всего лишь глаз. У меня второй есть. Ну, и ещё немного кости помяли, так что лучше будет ещё разок к врачу сходить, лечился я на коленке, а так всё в норме. Немцы вам гостинец передавали, кстати. Вот он.

Я потянулся к заплечному рюкзаку, который бережно тащил за спиной аж от самого Ижевская и, немного в нём покопавшись, вытащил на свет божий рваный и помятый конверт.

– Это оно? – впервые заговорил Жуков, внимательно глядя на меня. Голос этого стального человека слегка подрагивал от нетерпения. Или от страха, я не берусь судить.