Чёрные крылья

Вторым по подозрительности я считал Жукова. Конечно, как маршал он привык доверять своим людям, иначе не пользовался бы таким уважением, что позволило ему сместить Кирова вместе со всем старым советским правительством прямо в разгар Последней войны. Но, как и любой политик (а за двадцать последних лет Георгий Константинович им стал, это не подвергалось сомнению), он был параноиком. А что может быть более параноидального, чем агент разведки, что вернулся из вражеского стана и принёс секретные документы, которые ему, по его же словам, отдали добровольно?

Менее всех меня подозревал, наверное, Алеутов. Мы прошли с ним всё: от химической атаки под Чебоксарами, когда я был ещё необстрелянным юнцом с небритыми хлипкими усами, и до устранения генерала Власова, с которого я прибыл основательно заросшим. Если бы я вдруг оказался предателем – весь его мир, вся его система ценностей бы разрушилась моментом. Поэтому он как мог старался отодвинуть даже мысль о самой возможности моего предательства в как можно более тёмный чулан своего рассудка. Потому что такой удар не смог бы выдержать даже такой суровый человек, как Александр Сергеевич Алеутов, когда-то ставший для меня если не отцом, то мудрым наставником.

Гнетущая тишина, создаваемая тремя абсолютно разными людьми, громадьём повисла в воздухе. Ещё чуть-чуть и она была готова упасть прямо на меня всей массой вопросов, что градом посыпались бы на мою голову. И чем больше будет этих вопросов, тем меньше у меня на них будет ответов. Таким образом, своими «не могу знать» и «мне неизвестно», я заставлю сомневаться не только Жукова, который уже сейчас колеблется, но и Алеутова. А это значит лишь одно: от оперативной работы я буду отстранён, не смотря на прошлые заслуги. Просто на всякий случай. Документы же, что я с таким трудом добыл, будут отданы в архив и вскоре позабыты, учитывая то малое количество людей, что вообще знало об их существовании. А этого я допустить никак не мог. Если со своим возвращением под душные своды заводского помещения я ещё был готов смириться, то вот с напрасностью труда, который стоил мне сломанных рёбер и выбитого глаза, я примиряться не хотел. Особенно, если плоды этого труда могли впервые за двадцать лет испортить утреннее весёлое настроение германского фюрера.

Именно поэтому говорить я начал первым:

– Поэтому, товарищи, ценность этих бумаг может быть поставлена под сомнение, – медленно, специально слегка растягивая слова, начал я. – Не знаю, какие конкретные цели преследовало ведомство товарища Джеймса, прося нас о помощи, но, возможно, станется так, что передавая нашим американским друзьям эту информацию, мы окажем вам медвежью услугу.

– Читаешь мысли, Гриша, – согласился со мной Алеутов. Тон его хоть и был слегка дёрганным, однако говорил он уверенно, что ещё раз доказывало тот факт, что мне он до сих пор доверяет. – Очень может быть, что эти бумаги не более, чем грамотная ловушка или западня, которую тебе подсунули специально.

– Тогда, почему именно эти документы? Почему не какие-нибудь другие? – продолжил развивать дискуссию я. Сейчас для меня это был единственный шанс сохранить своё доброе имя.

– А что ещё могло заинтересовать агента Чёрной Армии в Москве, да ещё и в здании бывшего разведуправления? – резко спросил Джеймс, глядя мне в глаза. Вот этот точно меня будет считать врагом до победного конца, до того момента, как я железно не докажу ему обратного.

– Это ты зря так, – вступился за меня мой начальник. – Готов поспорить, там много чего есть интересного. От координат бывших складов стратегического назначения, до документов, подтверждающих, что Альфред Розенберг получал деньги по линии Коминтерна.

– А он получал? – с интересом спросил Джеймс, переставая грызть меня своим волчьим взглядом.

– Нет, конечно, – пожал плечами Алеутов. – Но в этом безумном мире всё возможно, так ведь?..

– Про склады ты загнул, Саша, – подал голос Жуков, до тех пор молчаливо следивший за перепалкой. – Склады в ведении Наркомата обороны были, ОГПУ к ним никакого отношения не имело. Логичнее тогда уж было посмотреть там резервные заначки Гражданской обороны или самого Управления. Но это всё, конечно, бред. Такие важные объекты в большинстве своём давно под контролем немцев. Разграблены, а их содержимое давным-давно вывезено в Германию, где до сих пор пылится, безнадёжно устаревая.

– Гриша, – неожиданно обратился ко мне верховный маршал. – Подай-ка мне эти документы.

Мне ничего не оставалось, кроме как выполнить просьбу. Я перегнулся через весь стол и подал Жукову конверт. Избавившись, наконец, от разорванной обёртки, верховный маршал внимательно изучал документы, особое внимание уделяя нижней части листа, подолгу останавливаясь на ней глазами. Осмотрев все листы, он отложил их в сторону и, прикрыв ладонью, вынес вердикт:

– Документы настоящие.

– Как вы это поняли? – деловито и цепко уточнил Джеймс.

– Могу я… – попросил Алеутов, телом потянувшись к бумагам. Жуков лениво их ему протянул. Глава разведки пробежался по ним глазами, так же уставившись на нижнюю часть листа.