Чёрные крылья

– Оно. Документы из ОГПУ. Здесь всё: имена, пароли, явки, всё что может нас заинтересовать. Я сам читал эти документы. Агентов советской разведки в рейхе действительно было шестнадцать. Пятнадцать из них были ликвидированы или заключены под стражу, это знало даже советское ОГПУ. Остался один-единственный, шестнадцатый. Последний контакт с ним, судя по этим бумагам, состоялся почти сразу после вторжения Германии на территорию СССР. Управление требовало от него саботажа переброски новых дивизий на Восточный фронт. Спустя некоторое время после получения приказа, агент сообщил, что это просто-напросто невозможно. После этого всякая связь с разведчиком прекращается.

– И что за позывной был у этого разведчика? – неожиданно прервал меня Алеутов.

– Ты не поверишь, но в шифровках он значится, как «Юстас».

– «Юстас»… наш самый распространённый позывной, так? – уточнил у меня Алеутов.

– Именно, – согласно кивнул я головой, – но должен вас предупредить, товарищи. Вот это, – я на всякий случай потряс конвертом возле своего лица, а затем шлёпнул его об стол, – может быть дезинформацией.

– Поясни, – слегка приподнявшись в кресле, попросил Георгий Константинович.

– Всё просто. В здании ОГПУ была засада. Меня повязали и повели на допрос. Ничего не добившись, они продержали меня в камере, а затем сами отдали конверт с бумагами.

Алеутов с Жуковым задумчиво переглянулись, а потом, нахмурив брови, уставились на меня. Джеймс, стоявший за мной спиной и за всё время не произнёсший ни одного слова, сдавленно кашлянул.

– Так, товарищ Отрепьев, – сурово начал верховный маршал. – Давайте-ка по существу, с самого начала…

– Есть с самого начала! – бодро отрапортовал я и начал свой рассказ.

Выбора у меня не оставалось, поэтому рапорт мой начался ровно с того момента, как я пересёк границу. Не останавливаясь долго на своём зимнем походе, я тут же перешёл к встрече с Трофимом и посещению Ижевска. Рассказал о своём диалоге с Даниилом, о прослойке молодых людей, что хоть и служат в войсках РОА, но никакой симпатии к коллаборантам не питают и при подходящем случае готовы перейти на нашу сторону. Это заявления вызвало неподдельный интерес Алеутова, который хоть ничего и не сказал, но зато глубокомысленно кивнул и записал пару строчек в небольшую книжечку, обтянутую потрескавшейся чёрной кожей, которую всегда носил с собой. Затем пришла очередь Казани, где из-за предательства нашего агента я едва не был пойман СС, а затем чуть было не сожран сумасшедшими каннибалами-сектантами, считавшими Гитлера своим божеством. На этом моменте повествования на лицах Жукова и Джеймса возникла плохо скрываемая гримаса отвращения и брезгливости, а Алеутов в моменте стал задумчивым и слегка грустным, записав в книжечку уже целый абзац. Никак иначе, планировал послать группу агентов для проверки остальных важных ячеек: в Архангельске и Волгограде. Дальше я рассказал про деревню Леонида, добавив своё личное мнение, что в случае начала боевых действий опору Чёрной Армии нужно искать не в городских центрах, а наоборот – в рассредоточенной сельской местности, которую немцы, при всей своей обстоятельности, просто не в силах контролировать полностью. Остальные собравшиеся с этим мнением были согласны.

А потом… потом пришёл черёд рассказать о своих приключениях В Москве. Как мог оттягивал момент своего задержания. Вздыхал, юлил, подробно описывал поиски в здании ОГПУ, потом попросил чай и молчаливо дожидался, пока Василий Сергеевич не поставит передо мной граненый стакан в жестяном подстаканнике. Под конец, когда тёплая, светло-коричневая жидкость почти кончилась, верховный маршал начал деликатно и нетерпеливо покашливать, а Алеутов – тихо сатанеть, я всё-таки решился. Подробно описал обстоятельства своего ареста, допроса, а потом и чудесного спасения.

К концу моего доклада, взгляды всех троих мужчин были прикованы к помятому коричневому прямоугольнику конверта, лежащему на столе. У всех находящихся в помещении, за исключением меня, в голове медленно щёлкали невидимые шестерёнки, выталкивая своим механическим скрипом на свет Божий одну-единственную мысль: «А насколько Гриша добросовестно выполнил полученное задание?»

Притом, готов поспорить, больше всех меня подозревал именно Джеймс. Он был разведчиком, притом разведчиком другой, совсем далёкой страны, у которой были свои, пока ещё не ясные мне интересы в успехе проведённой операции. Никаких причин доверять мне у него не было. Не считать же за гарантии моей верности и неподкупности одну мимолётную встречу, после которой я отправился в рейхскомиссариат?