Чёрные тени красного Петрограда

К вечеру погода резко изменилась, запахло оттепелью. Около 22 часов полтора десятка матросов кораблей «Ярославец» и «Чайка» вместе с тем же Басовым вошли в больницу, поднялись на третий этаж, двинулись по коридору, провожаемые взглядами посеревших от страха сестёр милосердия. Сначала ворвались в палату Шингарёва. Тот сидел на кровати и, по-видимому, молился. Матрос Крейс схватил его за горло, повалил на кровать. Шингарёв успел крикнуть: «Что вы, братцы, делаете?», но «братцы» несколькими выстрелами и штыковыми ударами заставили его умолкнуть. Потом пошли к Кокошкину. Он, как значится в материалах дела, «спал» (видимо, притворялся спящим; трудно предположить мирный сон под грохот выстрелов из-за стенки). Тот же Крейс прижал его к кровати, а матрос Матвеев прикончил выстрелами в рот и в сердце. За сим матросы и Басов покинули больницу, не забыв прихватить кожаную куртку Шингарёва.

Суда не было

Переполох в городе поднялся большой. Похороны убитых были превращены в демонстрацию. По приказу Ленина сформировали следственную комиссию в составе секретаря СНК Бонч-Бруевича, народных комиссаров Штейнберга и Дыбенко. Политическое лицо тройки понятно: ленинец, левый эсер-максималист и анархистствующий большевик. Состав определил результаты: Басова и Куликова арестовали, а Крейс и Матвеев «разысканы не были». Они, конечно же, нигде не скрывались, просто «братки»-матросы отказались выдать своих. Впрочем, народные комиссары не очень-то и настаивали. Обстоятельства убийства вполне выяснились из показаний арестованных и свидетелей. Ленин объявил следственной комиссии благодарность и распустил её. Ожидался суд. Но потом пошло-поехало: февральское наступление немцев, Брестский мир, ссора большевиков с левыми эсерами, переезд правительства в Москву… Стало как-то не до убитых и их убийц. Куликова и Басова выпустили из-под ареста и отправили на фронт. Обвинительная речь, написанная князем Долгоруким, товарищем Шингарёва и Кокошкина по партии и по заключению в Петропавловке, осталась непрочитанной: суд не состоялся. Страна падала в революционно-криминальную бездну; жизнь человеческая и права личности стоили не дороже стремительно обесценивающихся денежных бумажек-керенок.

…Через два дня после убийства депутатов Александр Блок в холодной квартире на Пряжке сел писать поэму «Двенадцать». Закончил 28 января, чуть ли не в тот самый день, когда Ленин, заслушав отчёт следственной комиссии, объявил её распущенной.

…Больницу на Литейном вскоре переименовали. Не без своеобразной иронии Ленсовет присвоил ей титул: больница имени Жертв революции.

Глава седьмая «ЗАПИРАЙТЕ ЕТАЖИ, НЫНЧЕ БУДУТ ГРАБЕЖИ»

Преступный Петроград в начале 1918 года

Первая послереволюционная зима в Петрограде не была ни особенно снежной, ни особенно морозной. Зима как зима. И в то же время она была разительно непохожа на все предшествующие петербургские зимы. Не убранный за два месяца снег не становился бурым и грязным: заводы, окружавшие прежде столицу дымным кольцом, останавливались один за другим. В керосиновых лавках внезапно пропал керосин, и квартиры петроградцев стали медленно погружаться во тьму. Вслед за тем обнаружилась нехватка угля и дров, а потом и продовольствия. По вечерам всё меньше можно было увидеть на улицах города весёлых гуляк на лихачах; постепенно гасли витрины ресторанов. Власть в заснеженном Петрограде незаметно переходила к новым хозяевам: сыпному тифу и шайкам уголовников; и тот, и другие безнаказанно действовали и днём, и ночью.

Сто пятьдесят вагонов спичек

В попытках удержать контроль над Петроградом Советы выбивались из сил. Но весь старый государственный аппарат рассыпался в прах, опереться было не на что. После ноябрьской забастовки служащих госучреждений, после декабрьской национализации банков и вызванного ею бунта банковских работников управлять хоть чем-то в стране и столице можно было только чрезвычайными методами. В январе лопнул мыльный пузырь Учредительного собрания; при этом, однако, пролилась кровь. По окраинам распадающейся империи то вспыхивала, то кратковременно угасала Гражданская война. Демократическая власть Советов должна была либо погибнуть, либо переродиться в революционную диктатуру. III Всероссийский съезд Советов, последовавший за разгоном правоэсеровского «охвостья Учредилки», санкционировал диктатуру.

Прежние законы, правила и порядки были отменены, новые — не действовали без принуждения, без насилия. В январе Петросовет постановил: возложить на домовладельцев обеспечение уборки снега на улицах и во дворах. За невыполнение — штраф. Ответом стало тихое, но упорное неповиновение.