Читаем Чёрный иней полностью

— Рад это слышать от вас, Ран. Надеюсь, нет необходимости напоминать вам, что этот разговор конфиденциален?

— Так точно, господин майор.

Не желая проявлять чрезмерную для первой беседы настойчивость, он отпустил фельдфебеля:

— Идите отдохните, Ран. Вы неплохо поработали за прошедшие сутки.

Гревер был доволен. Неважно как велась беседа, всё равно он своей цели достиг. Заручившись согласием исполнителя, он не открыл ему своих карт, ограничившись туманными рассуждениями о сплочённости коллектива. Он лишь немного сориентировал Рана, оставив тому чрезвычайно широкий спектр догадок.

22

Чёрный, Смага, Крапович, Щербань и англичанин с той минуты, как попали в плен, ни на миг не теряли надежду на побег. Но на протяжении всего пути подходящий случай так и не представился — немцы были начеку, стерегли как зеницу ока.

Изнемогающие от холода, изнурённые голодом, — немцы на коротких привалах едой с ними не делились, давали только пить, — они добрались до жилья. Вблизи дом выглядел ещё привлекательней, чем тогда, когда они впервые увидели его из укрытия. Это было тёплое человеческое жилище среди бескрайних ледяных просторов и, хотя принадлежало врагам, оно уже вызывало некую симпатию. Ничего, отогреемся, а там со всем разберёмся. Не впервой.

Их провели узким коротким коридором, по обеим сторонам которого было по несколько дверей. Слева узкая лестница вела на второй этаж. Когда они дошли до конца и повернули направо, за поворотом оказалась небольшая площадка с двустворчатым люком посредине, точь-в-точь такой, как в украинских сельских хатах. Створки люка были обиты железом, запирались на щеколду и небольшой висячий замок.

После повторного тщательного обыска их затолкали в люк. Внутри подвала было темно и очень холодно.

— Вот, сволочи, сосульки хотят из нас сделать!

Через час дали по куску хлеба и по кружке кипятка.

— Ты смотри! А я уже совсем было обрадовался, что начну пост соблюдать, а здесь никак похудеть не дадут, — прихлёбывая кипяток, сказал Смага, заодно внимательно скользя глазами по краю люка, над которым монументами высились двое немцев.

Истёк ещё час, и выдернули англичанина. Тот попробовал сжать закоченевшие пальцы в кулаки и тем показать своим союзникам, что будет держаться до конца. Он больше не вернулся. Потом таскали на допросы одного за другим, и это хоть как-то разнообразило их холодное и невесёлое существование в подземелье. Но, когда во второй раз дёрнули Гришу Щербаня, Крапович задумчиво произнёс:

— Худо дело...

— Я так и думал, что тебе здесь понравится, — заметил Смага, — что будем делать, Пётр? — обратился он к Чёрному.

— Ясно одно — надо бежать. Ты заметил баркас? Метров за двести отсюда. Бак, наверняка, заправлен под самую пробку — у фрицев с этим всегда порядок. С мотором управишься, Василий?

— Да должон, — сбиваясь на белорусский, без тени сомнения сказал Крапович.

— Что «должон», и так понятно. Я спрашиваю, осилишь ли двигатель. Ты ж у нас механик. Разбираться будет некогда, прыгнули, конец отцепили — и вперёд...

— Подожди, — вмешался Смага, — Гришу с Джоном здесь бросим, что ли? Куда они их законопатили? В этом домике у них, как я понимаю, ихний штаб и начальство. Видели, начальник у входа стоял, когда нас сюда заводили. А этот пёс поганый, фельдфебель, ему докладывал. Как челюсть, Вася, не болит? Мастерски он тебе заехал.

Крапович болезненно сморщился и понурился.

— Не тужи, Василий. Ты ему должок вернёшь, дай только время. Так вот, допрашивал нас тот офицер — значит, он здесь самый главный. У него рожа спесивая — за версту видно. Да и второй, что у него за спиной стоял, хоть и младший, но тоже, видать, из начальства. Заместитель, наверное. Вот и выходит, что не могли они наших никуда отсюда деть. Тогда почему они не с нами? На тот свет отправлять вроде рановато. Это дело не горит, им спешка ни к чему. Они нас гнуть в дугу должны — откуда, зачем, почему, да как? А может, они уже и пытались их расколоть. За Гришу я спокоен, из него и так слова лишнего не вытянешь, а уж ради них он и подавно рта не раскроет. А союзник о нас ничего и не знает, слава Богу. Но где же они могут быть? Уже ж часов семь минуло, не меньше.

— А может, запытали? — предположил Крапович.

— Так опять-таки сюда должны были притащить... попугать.

— А может, до смерти?..

— Не может, Василий. Я ж тебе талдычу...

— Так или иначе, а выяснить надо. Без Григория уходить нельзя, — оборвал их Чёрный.

— Ладно. Пока что надо из этого холодильника выбираться, у меня уже зуб на зуб не попадает. Какие будут предложения, командир?

— Обмозговать надо, — Чёрный придвинулся поближе к обоим, так что их головы соприкоснулись, и они взвешенно и без лишних слов, подытоживая наблюдения и понимая друг друга с полуслова, начали обсуждать своё нелёгкое злоключение и разрабатывать план побега.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Заберу тебя себе
Заберу тебя себе

— Раздевайся. Хочу посмотреть, как ты это делаешь для меня, — произносит полушепотом. Таким чарующим, что отказать мужчине просто невозможно.И я не отказываю, хотя, честно говоря, надеялась, что мой избранник всё сделает сам. Но увы. Он будто поставил себе цель — максимально усложнить мне и без того непростую ночь.Мы с ним из разных миров. Видим друг друга в первый и последний раз в жизни. Я для него просто девушка на ночь. Он для меня — единственное спасение от мерзких планов моего отца на моё будущее.Так я думала, когда покидала ночной клуб с незнакомцем. Однако я и представить не могла, что после всего одной ночи он украдёт моё сердце и заберёт меня себе.Вторая книга — «Подчиню тебя себе» — в работе.

Дарья Белова , Инна Разина , Мэри Влад , Олли Серж , Тори Майрон

Современные любовные романы / Эротическая литература / Проза / Современная проза / Романы
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее