Читаем Чёрный иней полностью

«Жизнь здесь на редкость однообразна, всё время приходится из чего-то выбираться.

Закурить бы... Но он отбросил эту дурацкую мысль подальше. Ну что ж, наша задача простая — ждать подходящего момента. И этот момент обязательно наступит».

35

Ветер стих, метель угомонилась. Старший лейтенант Байда и сержант Валеев выбрались, наконец, из обрыдшего укрытия. Соблюдая максимальную осторожность, чтобы не заметили со станции, спустились метров на пятьсот вниз. Возле чёрной скалы, сиротливо торчавшей среди снежных заносов и схожей на каменный орган, они пересекли санный путь немцев между метеостанцией и радиодивизионом. Прошли по узкой полоске голого, колючего и крошащегося льда, хотя совсем рядом протянулась широкая полоса рыхлого снега. Это метель подчистую смела снег с одного участка и завалила другой. Они пошли по льду, чтобы не оставлять следов.

— Плохой снег, проклятый... Мы его называем «уброд». Сани вязнут, собаки увязают... — сказал Валеев. — Но голый лёд — тоже не подарок.

— Повнимательней, Игнат. Следи за санным путём, — напомнил Байда.

Словно в ответ на замечание старшего лейтенанта Валеев насторожился, замедлил шаг. Байда тоже замер, вслушиваясь в лёгкое шуршание снега. Затем оба стремительно скользнули к ближайшему сераку, похожему на ледяной гриб. Едва успели спрятаться, как появилась упряжка, медленно торившая дорогу в рыхлом снеге. Собаки проваливались по самое брюхо и с трудом волокли сани с тремя ездоками. Впереди и справа от саней, поставив ноги на полоз, сидел погонщик с длинным шестом. До десантников долетали обрывки его команд. Позади сгорбился солдат с рацией за спиной; тонким прутиком колебалась в такт собачьим рывкам антенна. А посредине сидел офицер. Приложив к глазам бинокль он осматривал прилегающие к тропе участки, не обращая ни малейшего внимания на трудности передвижения.

«Игнат услышал их раньше меня. Недаром с шести лет каюрит».

— Как ты их услышал, Игнат?

— Услышал. Этот... «хоп, хоп» кричал. Наверное, направо поворачивал. У нас кричат «подь, подь»...

Он бросил взгляд в сторону упряжки, и Байда прочитал в нём пренебрежение «профи» к людям, берущимся не за своё дело.

— Упряжка цуговая, по «уброду» совсем плохо идёт. Собакам помогать надо, на плохом участке рядом с санями бежать... а эти сидят, как... На собаках ездить — это не кататься... — он сокрушённо поцокал языком.

Фашисты как раз поравнялись с сераком, расстояние было не более тридцати метров, и они ещё ниже опустили головы, стараясь слиться со снежной поверхностью. Но офицер вдруг хлопнул по плечу погонщика и тот, просунув шест под санями перед вторым копылом{12} и налегая на него всем весом тела, отдал какую-то команду собакам. Те сразу остановились. Офицер вылез из саней и, указывая рукой на противоположную сторону тропы, позвал за собой радиста. Вдвоём они подошли к краю проторенной собаками колеи и начали всматриваться в заснеженные борозды.

«Лыжня! Он заметил нашу лыжню! — обожгла Байду тревожная мысль. — Полоса чистого льда узкая, а вокруг неё — снег. Но кто же мог предвидеть, что найдётся придурок, который, едучи тропой, станет разглядывать в бинокль обочины. Впрочем, другого пути всё равно нет, разве что по воздуху лететь. Не повезло. А этому немчику — палец в рот не клади!»

Офицер подозвал к себе погонщика, и когда тот, воткнув шест в снег и закрепив привязь, подбежал к нему, офицер что-то коротко объяснил обоим. Они взяли автоматы наперевес. В следующее мгновение тишину разорвали длинные очереди. Пули взвихрили снег рядом с недалёкой глыбой за которой скрывалась лыжня. Собаки вздрогнули, и упряжка дёрнулась, но осталась на месте.

Пальбой нервы успокаивают. А с тропы-то сходить не осмеливаются... Неужели он считает, что мы ещё здесь? Лыжня свежая — это и младенцу понятно, метель лишь полчаса как утихла. Сейчас они перейдут на противоположную сторону, к нам, и начнут искать продолжение лыжни здесь. Радист уже что-то забубнил в свою «лягушку». Вызывает подкрепление? Будут прочёсывать? Если наобум — им людей не хватит. По лыжне? Так мы их быстро перещёлкаем. Наш серак — ближайший...» Байда критически осмотрел ледяное пристанище, как бы оценивая его на прочность. В глазах Валеева он прочитал те же сомнения. С двадцати пяти метров немцы быстренько разнесут вдребезги их прибежище. Сматываться? Бессмысленно, положат на третьем шаге. Что делать? Ответить огнём? Или опередить?

Но вышло иначе.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Заберу тебя себе
Заберу тебя себе

— Раздевайся. Хочу посмотреть, как ты это делаешь для меня, — произносит полушепотом. Таким чарующим, что отказать мужчине просто невозможно.И я не отказываю, хотя, честно говоря, надеялась, что мой избранник всё сделает сам. Но увы. Он будто поставил себе цель — максимально усложнить мне и без того непростую ночь.Мы с ним из разных миров. Видим друг друга в первый и последний раз в жизни. Я для него просто девушка на ночь. Он для меня — единственное спасение от мерзких планов моего отца на моё будущее.Так я думала, когда покидала ночной клуб с незнакомцем. Однако я и представить не могла, что после всего одной ночи он украдёт моё сердце и заберёт меня себе.Вторая книга — «Подчиню тебя себе» — в работе.

Дарья Белова , Инна Разина , Мэри Влад , Олли Серж , Тори Майрон

Современные любовные романы / Эротическая литература / Проза / Современная проза / Романы
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее