Чёрный иней

Когда немцы, выждав несколько минут и сменив магазины, направились к ближней обочине, явно собираясь повторить предыдущую процедуру по эту сторону тропы, как раз напротив Байды и Валеева вся упряжка, десять здоровенных псов, внезапно с яростным лаем рванулись с места и, свалив остол^{13} и сорвавшись с привязи, понеслась вниз, в сторону фиорда. Это случилось так неожиданно, что немцы сначала оторопели, а затем погонщик, опомнившись, неуклюже скользя на льду, с криком бросился вслед. Радист застыл, колеблясь, оставаться ли ему возле офицера, или же без команды кинуться на помощь камраду. Офицер жестом послал его вперёд. Сам он немного постоял напротив укрытия десантников, пристально и зло вглядываясь в мрачное безмолвное пространство, словно сожалея, что не успел прошить его длинными упругими трассами, наполнить мощным спрессованным звуком, толчками горячего свинца, тем самим выпустив пар. Он медленно повернулся, ещё раз бросил через плечо хмурый и, как показалось Байде, угрожающий взгляд и неторопливо зашагал за солдатами, пытавшимися догнать упряжку.

Валеев тихо засмеялся и в ответ на вопросительный взгляд лейтенанта пояснил:

— Нерпа. Собаки почуяли запах, ветер из залива потянул. За ними присматривать надо, убежать могут.

Вот и славно, ветер помог избежать лишних осложнений. Байда вспомнил окончание их последнего с Щербо разговора: «Надо помешать им вызывать «похоронную команду». Да. Ты правильно понял, Коля. В этом и заключается ваше с Игнатом задание».

Путь их ожидал хотя и не дальний, но трудный...

36

Сколько времени минуло с той поры, как его глаза наткнулись на чёрный зрачок автомата, он не знал. Часы отобрали. Всё забрали, гады, до последней спички. Что было дальше, он помнил плохо, поскольку сознание его то омрачалось паутиной беспамятства, то выносило на поверхность смутные кошмары. В памяти остались какие-то обрывки реальности: фашисты ослабили верёвки и вытаскивают из небольших плоских ранцев жратву; лёгкое шуршание фольги, в которую запакован белый хлеб; густой запах оливок. Сардины жрут, твари! Пошевелил тяжёлым распухшим языком в пересохшем роте. Кажется, он застонал, потому что один из немцев обернулся в его сторону, внимательно посмотрел сверху вниз и что-то сказал двум других. Те мрачно улыбнулись. Потом опять — чёрное забытьё...

Они уже три часа шли рыхлым снегом, и Гвоздю с большим трудом удавалось скользить — лыжи были хуже некуда. Он шёл в связке между двумя немцами и едва успевал за первым, из-за чего задний конец верёвки время от времени провисал, и тогда дюжий немец, шедший позади, орал на него. Последним, особняком от них, держался, вероятно, офицер, который настороженно следил за их передвижением. Так они и шли в снежном безмолвии, тревожно озираясь на вершины ледника, откуда их догонял густой туман.

Лыжи, шуршание снега и ломота во всем теле... Гвоздь выжидал. Он понимал, что на равнине, да при такой видимости шансов оторваться от немцев у него никаких. Они шли вглубь острова, северная часть которого была почти плоской. Значит, его время ещё не пришло. Но он всё равно с какой-то надеждой раз за разом оглядывался назад. Исполинская белая полоса надвигалась сзади, и конвоиры оглядывались всё чаще и чаще. В их глазах читалась тревога.

«Давайте, давайте, гансы... Поджилки затряслись? Замечательный островок вы выбрали. Ветры меняют направление чуть ли не каждую секунду и как бог на душу положит».

Однако его надежды померкли, как только первый немец остановился и, протянув руки вперёд, что-то хрипло и весело прокричал.

В полукилометре впереди и слева Гвоздь увидел какое-то деревянное строение, похожее на приземистый сруб. Немцы сошлись в круг и обменялись несколькими короткими фразами, среди которых он уловил лишь слово «красные». Видимо, эта избушка и была целью их похода, и они опасались найти здесь «красных» десантников. Их весёлость быстро сменилась озабоченностью. Гвоздь прекрасно понимал её причину: из дымохода вился лёгкий, но отчётливо различимый даже на таком расстоянии, дымок. Там были люди! «А фриц, гляди, как зенки свои выпучил! Чисто удав!» Удава Гвоздь никогда не видел, но сейчас ему почему-то показалось, что глаза у удава должны быть именно такие, как у этого фашистского офицера. «Ладно, не немцы, тогда кто же? Наши? Охотники-норвежцы со шхуны? Но шхуна явно уже не первую зимовку здесь торчит, тех людей на острове давным-давно нет. А охотники — какие сейчас, к чёрту, охотники? Выходит, наши? Батя? Нет, они рядом с фрицами дислоцируются. Может, Смага? Ведь ты их путь так до конца и не проследил... Может, им удалось дать дёру?.. Так или иначе, но теперь уши надо держать востро. Смотри, не прозевай, Иван. Всё равно — своей смертью не помрёшь...»