Чёрный иней

Когда до конца смены оставалось минут тридцать и он решился сделать напоследок прощальный круг, его внимание привлёк какой-то посторонний звук. Он насторожился и начал медленно и осторожно, чтобы не поскользнуться на обледенелых ступенях, спускаться вниз, стараясь убедить себя, что ему не почудилось и в этой ледяной пустыне не может родиться звук, исторгнутый человеком. Ибо на семьсот миль вокруг нет ни одной живой души, не считая «камрадов», спящих за стеной, и команды «Фленсбурга» где-то в арктическом океане. Но звук повторился, и это заставило его снять огромные рукавицы-верхонки и положить палец на спусковой крючок.

Спустившись на лёд и оставаясь в тени лестницы, Фердинанд наклонился и начал вглядываться в полумрак под бараком в том направлении, откуда, как ему казалось, доносился шум. Сугробы мешали смотреть, однако он отчётливо увидел натянутую верёвку.

Старший лейтенант Байда не ошибся в своем товарище, которому удалось с первого броска закрепить айс-фи-фи на крыше в нужном месте. Валеев быстро спустил на землю бухту верёвки, взобрался наверх и остановился напротив окошка. Закрепившись на верёвке с помощью ручной и ножной петель, он вытащил из кармана нечто вроде «фомки» и начал неспешно орудовать ею, чтобы отворить плотно подогнанные друг к другу створки. Байда должен был страховать — он до упора натянул верёвку и прижал её ногой ко льду, чтобы петли не проскальзывали. Но, лихорадочно стремясь как можно быстрее достичь цели, они допустили ошибку.

Сваи, вознёсшие станцию на два метра надо льдом, создали иллюзию полной открытости окружающего пространства. Казалось, будто просматривается всё и нет ни одного закутка, где мог бы спрятаться человек. Но так только казалось.

Фердинанд Альфертс, прячась за сугробами, подобрался к угловой свае и, затаив дыхание, выглянул из-за неё. Хотя он и был готов к любой неожиданности, но от увиденного оцепенел. Какой-то тип висел на верёвке под самой крышей и пытался что-то расковырять в стене их барака. Второй держал конец верёвки, изо всех сил натягивая его, чтобы верхнему было легче держаться.

Времени на раздумья не было, сейчас этот нижний опустит глаза и уставится прямо в Фердинанда. Поэтому рядовой Альфертс не закричал «Стой! Руки вверх!», а, осторожно ведя стволом, взял на прицел верхнего. Почему именно его, он потом так и не смог никому объяснить, ведь другой, несомненно, представлял для него гораздо большую опасность. Альфертс сделал медленный выдох и нажал на спуск.

Автоматная трель хлестнула по нервам Байды, однако не вызвала растерянности, лишь заставила мгновенно выпустить из рук верёвку и полоснуть быстрой слепой очередью на звук.

В этот миг сверху обрушился Валеев, и под его изувеченным телом начало быстро расползаться кровавое пятно. Байда всадил в сторону стрелявшего длинную очередь и начал тормошить неподвижного товарища. Схватил за запястье, нащупывая пульс. Глаза тревожно перебегали от сваи к свае, на слух пытаясь уловить сквозь грохот дизеля шум взбудораженного барака. Пульс не прощупывался.

Немцы начали выскакивать наружу. Надо было уносить ноги.

Он бросил последний взгляд на распростёртое тело Валеева и изо всех сил сжал зубы. Дал несколько очередей, спрятал в какой-то снежной щели пустой магазин. Потом снял автомат с груди мёртвого Валеева и, забросив за спину свой, начал отходить в сторону ледопада, туда, откуда они пришли.

В этом направлении немцы его преследовать не будут.

45

Тело не слушалось, будто чужое. Когда Смага еле-еле открыл глаза и, пытаясь сфокусировать взгляд на ближайшем камне, сделал попытку подняться, у камня почему-то был фиолетовый цвет.

«Наверное, шок... Контузия... — Он вспомнил, как пуля сбила шапку... — Неужели?.. Тот гад поливал от бедра... Вторая пуля зацепила затылок... Осколки от камня — лицо...»

Мысли обрывались, и ему никак не удавалось сосредоточиться.

«Я жив... А должен бы быть мёртвым... Но ведь жив! Почему тихо? Они же должны были добить меня... Может, я в плену? Нет, я на льду, а не в помещении. А может, оставили подыхать на морозе, а сами наблюдают с чердака?»

Он снова попытался приподнять голову и оглядеться. Попробовал проглотить слюну. Слюны не было. Был распухший, сухой и неповоротливый язык.

«Я должен подняться... Должен. Хотя бы голову... Неужто он бил разрывными? Кровь?.. Откуда кровь?..»

Он прислушался к своему телу. С трудом скосил глаза, пытаясь разглядеть кровь на фиолетовом снегу. Но крови не было. Боли тоже не было.

«Наверное, они искали меня... Почему же не нашли? Неужели я сам пошёл?.. Далеко?.. Так, надо подняться. А они наблюдают за мной и ждут», — вдруг ужаснулся он.

Перевернулся набок и попробовал выползти из-под снежного козырька, нависавшего над его убежищем. Почувствовал автомат под рёбрами.

— Я жив, жив, жив! — повторял себе, преодолевая отупляющее ощущение чужеродности своего тела. — Я жив, а Чёрный — мёртв... Иван тоже. Он упал с причала...

Попробовал подняться на колени. Это стоило ему больших усилий. Медленно выполз из-под козырька, огибая сугроб, сел на снег и огляделся.