Чёрный ход

Пока ехали прочь, Рут вся извелась. Куда мы едем? Откуда взялись эти люди? Кто они? Что им нужно от папы? От меня? Что они делали возле усадьбы? Я же совсем недалеко отъехала, я почти дома…

Вопросы, вопросы. Слишком много.

Рут Шиммер, ты цветок, выросший в оранжерее. Что ты знаешь про ветер, ливень, бурю? Ничего. Пока тебя не сорвут и не поставят в вазу — ничегошеньки. Любой одуванчик на лугу знает жизнь в сто раз лучше тебя.

* * *

Где ты, мазурка?

Губная гармошка. «Танец весёлого лодочника».

Хлыстик немилосердно фальшивит. Рут уже поняла, что это бандиты. Сейчас папа продаст им искры, скупленные в поездке, и бандиты отпустят пленников домой. А как же иначе?

— Танец, танец лодочника!
Танцуем всю ночь до рассвета!
Лодочник танцует, лодочник поёт,
Лодочник делает всё, что угодно…

В доме темно. Не дом, развалюха. Как тут можно жить? Отца привязали к стулу. Рут свободна. С ногами взобралась на жёсткую лежанку, забилась в угол. Искусала все губы.

О какой свободе сейчас идёт речь?! Мисс Шиммер, вы сошли с ума.

— Контракт, — главарь протянул отцу лист бумаги. — Подписывай.

— Отпустите мою дочь.

— Подписывай.

— Пока она здесь, я ничего не подпишу. Дайте ей уехать. Через час после её отъезда я поставлю подпись даже на собственном свидетельстве о смерти.

У главаря пышные усы и рябые щёки.

— Подписывай. Уедете вдвоём.

— Только не сразу, — расхохотался дробовик. — Не волнуйся, приятель, мы быстро. Нам совсем невтерпёж, мы тебя не задержим.

И посмотрел на Рут так, что мурашки по коже.

— Ты идиот, Барри, — главарь опустил руку с контрактом. — У тебя вместо головы седло.

— Почему это?

— Теперь он точно ничего не подпишет. Пока она здесь, он будет упираться до последнего. Ленивый мул сговорчивей, чем он сейчас.

Папа молчал, смотрел в пол. Да, молчал папа.

Тридцать раз да.

— Танец, танец лодочника!
Танцуем всю ночь до рассвета!
Чем лодка не танцпол?
Плыви, лодочник, вверх по рекам Огайо…

Главарь обмахнулся контрактом, будто веером.

— И что мне теперь делать, Барри? Что мне делать благодаря твоему длинному языку? Пытать его, что ли?

Дробовик щёлкнул пальцами:

— Почему его?

Щёлкнул ещё раз:

— Дай-ка я попытаю её. Что скажешь?

И ещё:

— Клянусь, этот парень сразу станет сговорчивым!

— Хорошая идея, — согласился хлыстик.

Рут много часов отдала чтению. В книгах, над которыми она плакала и смеялась, девушки, случалось, умирали от чахотки, но помощь всегда приходила вовремя. На палубе пиратского корабля, в прерии под выстрелами индейцев, в графском замке под звон шпаг — являлся спаситель, чтобы вывести из огня, вынести из пучины.

Сейчас, подумала Рут. Уже скоро.

— Раньше я никогда не бил женщин, — дробовик подошёл ближе. От него пахло табаком, конским потом, давно немытым телом. — Пожалуй, уже поздно начинать. Начнём-ка мы с другого…

Рут не раз читала, как насильники рвут одежду на своих жертвах. В романах это выглядело изящней. Дробовик разорвал на ней блузку раньше, чем она поняла, что делает этот человек. Ужас припоздал, поэтому ударил сильнее, болезненней. Сказать по правде, Рут оглохла от этого ужаса.

— Беги, — велел отец. — Беги и не оглядывайся.

Он говорил чужим, незнакомым Рут голосом. Бежать? Куда? Как?! Дробовик загораживал ей путь к дверям. Отцу, наверное, тоже страшно, вот и говорит чепуху.

— Кровь Христова…

Дробовик захрипел. Лицо его налилось кровью, словно Господь услышал сказанное бандитом. На лбу выступили крупные капли пота. Казалось, кто-то развёл под несчастным костёр. Зубы дробовика застучали. Смешно, подумала Рут, не замечая, что дрожит всем телом, как и её мучитель. Зубы дробовика! Нет, правда, смешно.

Барри, вспомнила она. Главарь звал дробовика Барри.

В углу упал на колени хлыстик. На миг они с дробовиком превратились в братьев-близнецов: багровые лица, пот ручьём, скрежет зубовный. Озноб. Ломота во всех мышцах, заметная даже со стороны. Судороги. Слабость; хуже, бессилие.

Кажется, с главарем происходило то же самое.

— Беги!

Вопль ожёг спину хуже плети.

Позже Рут узнала, что никогда не простит себе это бегство. Совесть, бешеная сука, была глуха к любым доводам разума. Да, она ничем не могла помочь отцу — или навредить похитителям. Да, её присутствие давало бандитам в руки ещё одно оружие против отца. Да, да, тысячу раз да. А толку? Если ты сам не можешь себя простить, какой суд тебя оправдает?!

Мэгги стояла у коновязи. К счастью, осёдланная.

Рут уже скакала прочь, глотая слёзы, когда за спиной громыхнул выстрел. Теряя сознание, последний из банды, кто оставался в живых, главарь совладал с револьвером.

— Чем лодка не танцпол?
Плыви, лодочник, вверх по рекам Огайо!
Обнимите партнёра, возьмите его за руку,
Лодочник будет качать вас на волнах до утра…

* * *